Она фыркает от смеха:
— Во-первых, мы не до конца все скрываем. На титульной странице я указана как автор, Уильям — как исполнитель. Во-вторых, Уильям не выдумывал никакой Джун как бывшую возлюбленную. В названии речь просто о месяце. Это фанаты все себе додумали. Да, он использует этот образ как часть своей роли и допускает туманные фразы или мрачные байки, чтобы они могли продолжать в это верить. Но они бы все равно строили догадки — хотим мы того или нет.
— Но разве ты не хочешь, чтобы они знали правду? Настоящий смысл твоих слов? Истории, что стоят за стихами, а не спектакль, который устраивает Уильям?
Я не упоминаю, что, знай я правду раньше, возможно, не высмеивала бы «Июньский портрет, запечатленный в покое» так беспощадно. Я ведь не думала, что стихи плохие — просто он казался мне претенциозным, а значит, и все, что он делает, — тоже. В том числе, как я думала, его поэзия. Господи, как он вообще сдерживался, когда я высмеивала поэзию его сестры прямо ему в лицо?
— А ты хочешь, чтобы читатели знали правду? — поднимает бровь Кэсси. — Какие главы твоих книг пришли из глубины души, а какие — просто прихоть?
Она попала в точку. Я вспоминаю, как мне было неловко, когда Джолин решила, что я пережила все, что описывала в своих сценах.
— Нет, — признаюсь. — Но я же пишу художественную прозу.
— И что? Кто сказал, что поэзия должна быть автобиографичной? Если я хочу остаться в тени, это мое право. Никого не должно волновать, о ком мои стихи и есть ли у них прототип. Это мои слова. Мои эмоции. Ты видишь в Уильяме самозванца, но он — мой щит. Он держит на себе весь напор — ожидания, домыслы, а я просто творю. И мне этого достаточно. Пожалуйста, не вини его за это.
Пустота в груди чуть отступает. Может, я и правда слишком строго сужу Уильяма. Но боль все еще есть.
— Мне больно, что он солгал мне. Уильям Хейвуд — даже не его настоящее имя.
Ее лицо резко меняется.
— Он мой брат, Эдвина. Пусть он и не родился с этой фамилией, но он достоин ее. Да, это его сценическое имя. И наш псевдоним. Это не значит, что он обманывал тебя насчет своей личности.
Ее тон режет мое возмущение, оставляя мои доводы тонкими, как потрепанный пергамент.
— Ты судишь его слишком строго, — говорит она, и все во мне отзывается, подтверждая ее правоту. — Это не заговор. Это общее дело. Он — лицо, я — автор. Мы команда. Я не хочу славы. Он хочет. Он делает это ради меня, а я ради него. Популярность книги — шанс вдохнуть жизнь в его карьеру.
Я опускаю плечи. Я знала, что его карьера трещит по швам, но ни разу не подумала, что это может спасти ее.