Внутри у меня все сжимается, и я решаюсь:

— Есть кое-что, что я хотела бы тебе сказать. Хотя, возможно, мне не стоит.

Она ставит чашку, отмеряет ложку следующего лекарства. Сужает глаза, но все же вздыхает:

— Если ты любишь моего брата, считай, ты уже часть семьи. А если ты семья, значит, имеешь право говорить.

Упоминание о любви снова вздымает в животе вихрь — порхающий и нежный, — но я сосредотачиваюсь.

— Пожалуйста, не скрывай от него свои трудности. Позволь ему видеть, как ты с ними справляешься. Покажи, что ты борешься, что рядом есть те, кто тебя поддерживает. Что ты живешь. Не для того, чтобы доказать, что тебе не нужен он, а чтобы знал, что ничего не упускает. Чтобы он не боялся внезапной беды. Пусть чувствует, что он с тобой даже когда вы не рядом.

Кэсси отводит взгляд.

— Это из-за того, что сделала мама?

— Я знаю, что она хотела как лучше, — говорю мягко. — Она хотела, чтобы Уильям наслаждался учебой. Так же, как и ты хочешь, чтобы он жил, не тревожась о тебе каждый день. Но как ему было больно узнать, что он ничего не знал о том, через что она проходила? Думаю, в глубине души он боится, что с тобой происходит то же самое. Ему должны были дать выбор тогда. Так позволь ему сделать выбор сейчас.

Ее лицо становится настороженным.

Я бросаю ей многозначительный взгляд:

— Даже если его забота временами невыносима.

Она усмехается:

— Хорошо. Я поняла, о чем ты. Постараюсь… дать ему выбор.

Во мне разливается облегчение:

— Спасибо.

— Но я тоже вправе выбирать. В том числе — принимать или не принимать чью-то опеку. И сейчас я выбираю: иди на бал. Со мной и правда все хорошо.

— Точно? — я вглядываюсь в ее лицо: в ясные глаза, в румянец, вернувшийся к щекам.

— Иди, — говорит она, отмахиваясь рукой. — Ты же хотела сорвать его свидание?

Я замираю от неожиданности. Я опять забыла про это чертово свидание! Мои тревоги насчет наших отношений и будущего уже не такие острые. Я больше не боюсь, что его «аукционное» свидание обернется чем-то романтическим.