Я переминаюсь с пятки на носок, пока жду, когда разрешат сойти с корабля. Мое возвращение в Фейрвивэй — в мой новый дом — прошло идеально. Ни штормов, ни задержек. Гражданство одобрено и оформлено всеми необходимыми способами. Таможню я уже прошла. Все было настолько просто, что я боюсь, что что-то обязательно пойдет не так.

И если что-то и может пойти не так, то… это будет связано с Уильямом.

Не то чтобы у меня были на то причины. Мы переписывались все это время, как и обещали. И хоть физическая разлука была постоянной ноющей болью в груди, в эмоциональном плане мы не отдалились ни на миг. Напротив стали ближе. Через три месяца после начала переписки Уилл прислал мне стихотворение. Шуточный лимерик, отсылающий к нашим правкам в моей аннотированной копии «Июньского портрета, запечатленного в покое», про маленькую морковь, влюбленную в рыжую девушку. В этот раз морковь просила свою возлюбленную разделить с ним дом.

И тогда я поняла…

Это был способ Уилла спросить, не хочу ли я жить с ним, когда вернусь.

Не помню, чтобы когда-то в жизни я так сильно била ногами в воздухе и визжала от восторга.

С тех пор этот восторг нисколько не угас, как и напоминания Уильяма о том, как он любит меня и ждет нашей совместной жизни.

Но ведь я уже испытывала это, правда? Была уверена в чувствах мужчины, основываясь на его письмах?

Уильям — не Деннис, — напоминаю себе, и тревога отступает. Это не первый раз, когда мне приходится преодолевать страхи насчет наших отношений, и с каждым разом делать это все легче. Тем более Уильям уже видел меня настоящую и любит именно такой.

Его лицо я вижу сразу, когда, наконец, спускаюсь с корабля на пирс. Он стоит среди других ожидающих своих близких. Все внутри рвется броситься к нему, но так нарушится протокол. К тому же, без сопровождения офицера иммиграционной службы фейри я просто врежусь в невидимую стену охранного заклинания, опоясывающего остров. Я изо всех сил стараюсь сохранять достоинство, пока офицер медленно ведет меня по пирсу.

Глаза Уильяма встречаются с моими, и его улыбка так же широка, как моя. Как только офицер кивает, разрешая пройти, я срываюсь на бег и мчусь к любимому. Он сразу подхватывает меня на руки, прижимает губы к моим и закручивает нас. Щеки у нас мокрые от слез, а очки сидят криво, когда он опускает меня на землю.

— Ты правда здесь, — выдыхает он, голос срывается. — Я так чертовски скучал.

— И я по тебе, — отвечаю я, смахивая слезы, чтобы получше его рассмотреть. Он еще красивее, чем я помнила: темные волосы в беспорядке от ветра, серьги искрятся в полуденном солнце, глаза сияют, как море за его спиной.