Приличная часть моего летнего фестивального гонорара безвозвратно промотана на самолёты и, очевидно, её остаток уйдёт на весьма недешёвые апартаменты, но я хотел остановиться именно в центре. Так подсказывала интуиция. Водитель привёз меня к отелю «Royal Cardinal»: типично французское светлое здание, семь этажей. Первый этаж окольцовывал красный навес, под которым располагалось уличное кафе. Правда, сейчас оно пустовало, а стулья и столы были сложены небрежной гармошкой. У каждого окна — висели горшки с пушистыми зелёными цветами. А третий и шестой этажи опоясывали красивые кованые балконы, также увешанные плошками.

Слово «Royal», которое вызвало у меня опасение, что номер может оказаться мне не по карману, всё же не сильно ударило по кошельку — сутки стоили чуть больше сотни евро, а взяв «неделю», я даже получил приличную «рождественскую» скидку. Странно, должно же быть наоборот? Впрочем, я счёл это ещё одним хорошим знаком, другим же являлся тот факт, что отель располагался на пересечении улиц Эколь, Жусьё и Кардинала Лемуана — на перекрёстке, на самом углу, точно нос корабля, устремлённый в сторону реки. Как-то Эли говорила, что перекрёстки преследуют её, значит, я буду выслеживать её по этим же следам.

20

В шесть часов меня разбудили чьи-то радостные крики за окном и откуда-то эхом доносившиеся звуки акустических гитар. Голова раскалывалась на части. Выпив двойную дозу обезболивающего, я решил погулять по окрестностям, подышать свежим воздухом. Оказывается, по соседству с отелем такое многообразие кафе, что совершенно теряешься в этом гастрономическом изобилии. Однако у меня на удивление отсутствовал аппетит.

Узкую тихую улочку Кардинал Лемуан, ведущую прямо к берегам Сены, я выбрал началом своего маршрута. И опять возникло гнетущее впечатление, будто я в Германии, а возможно, тому виной угрюмое серое здание «Мерседес», смотрящееся тут весьма не «по-парижски». Но чем ближе я подходил к бульвару Сен-Жермен, что тянулся параллельно набережной, тем более «французским» становился пейзаж: по правую сторону вырастали светлые дома с белыми ставнями на окнах и изящными коваными маленькими оградками у подоконников. Опять появились кафе, а с ними и мельтешащие прохожие. Как-то я читал какую-то статью по психологии, в которой рассказывалось о «Syndrome de Paris» — психическом расстройстве, в основном, возникающем у японских туристов на почве «культурного различия» — неприветливости французов, если говорить точнее. Но глядя на эти светившиеся счастьем лица сидящих за витринами кафе людей, во мне назревал синдром с противоположной полярностью. Весь излучаемый свет праздничного убранства города и приподнятого настроения горожан был равносилен той темноте, что мучительно медленно изъедала меня изнутри, как коррозия, которую мог бы остановить лишь оцинкованный гроб. Только в таком случае она бы навсегда схоронилась во мне, а не обрушилась на внешний мир чахоточной болезнью. Их радость и ликование были до омерзения противны мне. Они смеялись! Смеялись! И где-то в этом искрящемся потоке звуков, я слышал заливной смех Эли, разрезающий сердце острыми струнами её ледяного безразличия.