Но вот земля стала приближаться, и сердце бешено забарабанило в груди. На удивление быстро вспомнил указания инструктора, последовательность всех действий. И, откинувшись на спину, я упал на болотистую почву. «Хей!» — откуда-то донёсся крик. Обернулся — в сотне метрах от меня стоял такой же грязный Рене и семафорил руками. Вышли с ним к широкой просёлочной дороге, условной точке «сбора прыгунов», вдоль которой неспешно ехал внедорожник, подбирая счастливых парашютистов. В том, что все они пребывали в состоянии полной эйфории, я был уверен.

47

Время клонилось к вечернему, а солнце всё ещё высоко стояло. День был ясным и тёплым, но вдоль линии горизонта между морем и небом протянулась тёмная полоса туч. Возможно, надвигался шторм.

Мы не торопились возвращаться домой, сидели у побережья, ели привезённый с собой ланч, обсуждали пережитые эмоции. Первый наш прыжок был самостоятельным и всего лишь с восьми сотен метров. Но во второй раз мне хотелось это сделать в тандеме с инструктором и гораздо с большей высоты. Скоро закат, вид был бы фантастичным. Хочу прыгнуть в багровое небо, хочу тонуть, чтобы кровь вновь закипела, выжигая остатки злобы и навсегда меняя меня.

— Следующая группа стартует только через пару часов. Не хочу ждать, — пробубнил брат, жуя сэндвич.

— Да и ветер усиливается. Ещё, может, всё отменят, — подхватил Том.

— Ты со мной? — посмотрел я на Ксавьера, надеясь, что он-то поддержит мою инициативу. Но и он отказался, сказав, что у него скоро поезд до Берлина.

— Теперь в мае поедем на мой день рождения, —засмеялся Рене. — А потом на их. — Кивнул он на Тома и Ксавьера, родившихся в один день, но с разницей в два года.

— Я когда прыгнул, почему-то был уверен, что парашют не раскроется, — поглядывая в небо, сказал Том.

— То есть ты остался разочарованным? — рассмеялся Ксавьер.

— Я об этом тоже подумал. А когда тот раскрылся, даже как-то…

— А я надеялся, что прыжок выбьет дурь из твоей головы, — покосился на меня Ксавьер.

— Вот если бы парашют подвёл, тогда удар точно бы выбил всю дурь.

— Это вы сейчас о чём? — спросил брат, с подозрением поглядывая на обоих. Ему я ничего не рассказывал ни об Эли, ни о Париже.

— О делах сердечных. — Вытащил Том из рюкзака две банки пива, протянув одну мне. Но я совершенно не горел желанием погружать и так пребывающее в эйфории сознание в смог алкогольного опьянения.

Ксавьер и Том в бесчисленный раз принялись обсуждать «природу женщин», и моё приподнятое настроение моментально улетучилось. Полчаса спустя мы уже говорили о моей личной жизни.