— Ну, возможно, они когда-то и были студентами. Но возраст их явно перевалил за рамки студенчества.

— Почему ты не сказал раньше… Или… — Я сам не знал, о чём хотел спросить: почему не позвонил из Парижа и не дал ей трубку, почему не узнал её номер или не привёз назад.

Сердце пронзительно закололо, и я вдруг ощутил, что, окажись она в эту секунду передо мной, я и не нашёл бы, что спросить. Её объяснения уже утратили для меня всякое значение. Моя жизнь только наладилась. Я привёл себя в форму в прямом и переносном смысле этого слова. И ещё совсем недавно был переполнен восторгом, но вот Ксавьер ошарашил сей новостью, и будто что-то невидимое и холодное, схватив за лодыжки, потащило к обрыву ада.

— Куда уж раньше? Рене и Том, предложили, не говорить тебе, пока группа не выступит в Брауншвейге…

— Я не собираюсь срывать концерт, подрываясь в Париж. К чёрту это.

— Это ты правильно, — ободряющее похлопал по спине Рене.

— Но мы с ней, эм… Как бы выразиться мягче… побеседовали. Она обещала вернуться в Германию в ближайшие дни.

— Ты настолько запугал девушку? — засмеялся брат.

— Я-то как раз настоятельно рекомендовал ей держаться и от Германии, и от Штэфана подальше, — возразил Ксавьер.

— Какая забота, — нервы предательски подвели, и я ненамеренно сорвался, обрушив свой едкий комментарий на Ксавьера.

До дома мы ехали не обронив ни слова. Ксавьер вёл мою машину, я сидел рядом и переключал радио со станции на станцию, пытаясь заглушить надрывный храп, уснувших Тома и брата. Рене в такт музыке, громко играющей в его наушниках, постукивал по подлокотнику, отвернувшись к окну.

48

— А вот и дети! — открыла нам дверь мама, с кухонным полотенцем, перекинутым через плечо. Отец вышел из моей спальни. И судя по его помятому виду, он только проснулся. — Ужин готов! — сказала мама, и все проследовали за ней в кухню, откуда доносился тёплый запах оладий и, кажется, свежезаваренного чая.

Мы расселись за маленьким столом, и родители засуетились перед нами с чашками и тарелками. Отец поинтересовался о том, как мы сыграли, и брат сознался, рассказав, что мы ездили вовсе не в футбол играть. Мама отреагировала крайне спокойно. Совсем на неё не похоже. Затем, сев рядом, начала расспрашивать о наших впечатлениях. Почему этого не было в детстве? Почему только спустя столько лет они стали вести себя, словно мы и в самом деле «дружная семья»? Почему раньше аперитивом каждого ужина был скандал, а сейчас душевная беседа?

— Что-то у меня нет аппетита, — встав из-за стола, направился я в душ. И плевать, что это выглядело грубо.