— Нравится. Не сердись. Я себя чувствую слоном в лавке изящных вещей.
— В таком случае, ты самый изящный слоник из ныне существующих, — Парамонов подошел ближе и присел перед креслом, устроив подбородок на подлокотнике. — Все заживет. Весной мы будем танцевать.
— Дело не в том, что будет весной, — вздохнула она. — Дело в том, что есть сейчас.
— А сейчас мы наконец-то вдвоем.
— Вдвоем…
Он протянул руку и дотронулся до ее щеки. Медленно погладил. Чувствовал исходившую от нее нервозность. Причин не искал. Они мало говорили в эти недели, не успевали, боялись, не трогали то, что все еще могло болеть. В конце концов, позволили всему идти так, как идет. Какая разница, как идет, когда он нуждается в ней, а она нуждается в нем?
Но сейчас Ксения нервничала. Именно тогда, когда больше всего на свете нервничал и он.
Не зная, что с этим делать, Глеб втянул носом воздух и медленно произнес:
— Хотел, чтобы торжественно, а как-то все… Как думаешь, у нового есть шансы, если начинать бестолково? Не оправившуюся от болезни женщину везти по нашим колдобинам к черту на куличики, объезжать цветочные рынки, скупать у бабок ведрами хризантемы, которые никому не нужны… даже вина предложить не могу — тебе нельзя.
— Ты обиделся, — проговорила Ксения, взглянув на него.
Глаза в глаза. Под ребрами шандарахнуло. Тупо. Глухо. Так же тупо и глухо прозвучал его голос:
— Нет. Обыкновенный Парамонов… с неудавшимся сюрпризом.
— Только не говори, что ты кольцо купил!
Его челюсть медленно сжалась. Медленно и с напряжением, от которого заходили желваки. Зато одним мигом побелело лицо. Парамонов отстранился от кресла — и от нее. Словно бы загородился. Точно так же, как она. И, поднявшись, отошел на два шага.
Ксения молча, вопросительно смотрела на него. Он на нее — нет. Оборвалось. Что-то в душе, что держало все это время с того мгновения, как она произнесла свое «не уходи», лопнуло, обнажая спрятанное глубоко внутри. То, чему он так и не дал прорваться. Потому что не время, потому что она больна, потому что есть шанс, что больше это все не имеет значения.
— Ты правда не понимаешь? — не сказал, выплеснул он, уставившись в окно.
— Не знаю. Я могу ошибаться.
Глеб мотнул головой и теперь уставился на нее:
— Хороша ошибка! Пока не поздно — отвезти тебя к родителям и вернуть вещи?
— Ты чего? — спросила Ксения, удивленно вскинув брови.