Глупостью было приехать к нему вот так, без предупреждения. Мальчишеством. Почему ни разу не пришло в голову приехать к нему под окна в Кенсингтон — тогда, когда еще мог?.. Забраться в сад через решетку с шипами, кинуть камешек в окно, дождаться, пока Джеймс выглянет из темной комнаты. Знаками, чтобы не разбудить родителей, попроситься впустить. Только тихо!.. Откроешь заднюю дверь?.. Окно! окно ближе!.. Спускайся давай!.. Припарковался — да там! Неважно! Я тихо!.. Иди ко мне!.. И целоваться, прячась в тени, прижимая друг друга к стене дома, грея холодные ладони Джеймса под мотоциклетной курткой, тихо смеясь, сталкиваясь носами и лбами. И даже ресницами.

Почему никогда так не делал?..

Майкл достал телефон. Джеймс ответил на звонок почти сразу. Было бы лестно думать, что он ждал — но, скорее всего, телефон просто был у него под рукой.

— Привет.

— О, привет! — отозвался Джеймс. Будто они были приятелями, были друзьями, которых никогда не связывало ничего рискованнее совместной попойки. — Рад тебя слышать.

— И я тебя, — сказал Майкл, вглядываясь в кусты герани, над которыми по крышам ползли темные облака с ярком жемчужным краем.

— Как дела?

— Хорошо, — сказал Майкл. — Хорошо. Вот, собираюсь прилететь во Францию. У Вик тут съемка, я решил, слетаю с ней за компанию. Чего дома сидеть одному, да?

— Да, — согласился Джеймс. — Здорово. И когда?

— Скоро, — сказал Майкл, уловив легкий энтузиазм в его голосе.

— Скоро?..

— Очень скоро.

— Насколько скоро?..

— Вообще-то я уже здесь.

Джеймс на короткое время замолчал, потом спросил совсем другим, напряженным тоном:

— Ты в Париже?..

— Ага, — подтвердил Майкл.

— Надолго?..

— На три дня.

Джеймс замолчал. Майкл почти видел, как тот обкусывает себе губы, решая, что с этой новостью делать. Стоит, наверное, где-то рядом с окном. Сквозняк трогает ему голую шею, на шее — черный шнурок. Зябко.