— Майкл!.. — голос Дакоты вырвал его из сумбурных метаний внутри своей головы. Он открыл глаза.

Дакота — бледная, ненакрашенная, с пучком волос на затылке, смотрела на него и улыбалась трясущимися губами. Схватила за руку, сжала.

— С возвращением, гребаный ты ублюдок, — прошептала она.

— Что случилось? — шепотом спросил Майкл.

Что-то определенно случилось, если вокруг была такая суета.

Дакота по-девчоночьи шмыгнула носом, села рядом, к нему, прямо на пол.

— Я знала, что с тобой что-то не так, — нервным от облегчения голосом сказала она. — Знала! У меня было чувство.

— Какое чувство? — шепотом спросил Майкл, запрещая своей памяти двигаться назад, в прошлое, отвлекая ее сиюминутным разговором, пустыми вопросами, разглядыванием двух бриллиантовых гвоздиков в ухе Дакоты.

— Что с тобой что-то случилось!

— Прости, — зачем-то сказал он.

— Майкл, — в поле зрения снова показалась девушка из службы спасения, двумя быстрыми движениями отлепила от его груди пластины дифибриллятора, — мы отвезем тебя в госпиталь. Сейчас переложим тебя на носилки.

— А обязательно?.. — замутненно спросил Майкл.

— У тебя была остановка сердца, — пояснила девушка. — Пару дней побудешь под наблюдением.

— Ясно, — сказал Майкл. — Ладно.

Безжалостная память вернулась, и он сдался ей. Всему, что он помнил, но хотел бы забыть. Глаза Джеймса в ту ночь — как синий экран смерти. Белое утро. Записка. Ярость. Растерянный взгляд Винсента, когда он прижал его к стене, рыча ему в лицо, что это он виноват. Он виноват в том, что Джеймс ушел. Виноват, что все это затеял, виноват, что запутал всех своим "так будет лучше" — кому теперь стало лучше, кому?! Майкл хотел разбить ему голову об эту белую стену — но не сумел.

Желание разбить голову себе было сильнее.

Себе, не ему.

Он смотрел в лицо Винсенту, держал за горло и не мог отвернуться, потому что знал: нельзя поворачиваться, за спиной — пропасть, и это ее дыхание шевелит волосы у него на затылке. Из ее глубины поднимаются теплые потоки воздуха, прогоняют по спине мурашки. Странно, что они были теплые. Он бы ожидал ледяного мороза в спину. Но нет. Ледяной мороз был ни к чему. Он не сделал бы хуже. Майклу уже было — так, что никакой мороз не сделал бы хуже.

Потому что он, вдвоем с Винсентом, они оба, в полном сознании, сделали то, что теперь Майкл тщетно пытался вычеркнуть из своей памяти — а оно не вычеркивалось, не стиралось, оно было там, и теперь оно будет там навсегда.

Они его изнасиловали.