— Говорил же, белочка. Вот опять. Точно пить больше не буду. Сашка, вызывай скорую!

Девушка испуганно бросает тряпку в тазик с водой и подбегает к нему:

— Что такое, Петрович?

Едва начинаю узнавать в этом гладковыбритом и коротко остриженном мужчине с морщинами на лице того пьянчугу, который хватал меня вчера за ногу, как он, показывая на меня пальцем, начинает заикаться:

— Стоит к… как живая!

Девушка приседает возле него, берет за руку и спрашивает:

— Кто? Где? — Переводит на нас взгляд, обратно на него. — Так это, наверное, студентки к тебе пришли. Успокойся.

— Сонька моя! — Он прищуривается, не прекращая дрожать. Его синие глаза смотрят с тревогой, с недоверием. Машку они словно не замечают. Буравят меня, словно пытаясь прожечь насквозь.

— Что такое? — Интересуется молодой мужчина, открывший нам дверь. — Тебе плохо, Петрович?

Тот трясет головой. Молчит.

— Слишком много лекарств. Наверное, чудится что-то, — делает предположение девушка. — Вы зачем пришли?

Хватаю Машу за руку:

— Я сама. Хорошо? — Подхожу ближе. Почти вплотную к мужчине, едва не теряющему сознание при виде меня. Беру табуретку и присаживаюсь напротив, позволяю рассмотреть себя, как следует.

Его взгляд скользит по моему лицу, проходится по сиреневым волосам, немного задерживается на глазах и успокаивается. Теперь в нем больше ясности, чем минуту назад.

— Вы… — Его грудная клетка вздымается от частого дыхания. — Вы просто очень похожи… на… на мою…

Поворачиваюсь к стеллажу и вижу фото моей матери. Оно стоит на прежнем месте, в рамочке, заботливо вытертой от пыли, видимо, девушкой-соседкой.

— На мою Соню, — выдыхает он. — Только глаза. Они… Они…

— Они у меня синие, — киваю в ответ.

— Да, — соглашается мужчина, вглядываясь в них пристальнее.

— Совсем как у вас. — Горько замечаю я. — И есть подозрения, что вы — мой отец.