И мне хочется побыть в ней еще подольше, но я понимаю — только сейчас, только назад, больше никогда. Едва успеваю выйти, как, подрагивая, обжигаю ниточками горячей страсти кожу на ее бедрах. Еще бы немного, и сердце бы остановилось… Наклоняюсь и целую самые потрясающие на свете глаза, нос, губы.

Мне так хорошо, что ноги дрожат. Это так сильно, что нет сил отдышаться. А она смеется. Нет, реально — ржет, чертовка! Выжала из меня последние силы и хохочет, сползая с моих рук и переплетая вместе наши пальцы. На ее лице блуждает счастливая улыбка. И мне так уютно в этот момент, что хочется мечтать и строить планы на будущее.

— Сколько до старта? — Хихикает Нана, спуская меня с небес на землю.

И я касаюсь губами изгиба ее шеи и ощущаю солоноватый привкус. Мы обжигаем друг друга частым дыханием и осыпаем нежными поцелуями. Ее пальцы щекочут мой затылок, поднимаются выше и зарываются в волосах. Она обожает это — с тех пор, как я постригся, ее не оторвать от них. Гладит, взъерошивает, просто касается ладонью, чтобы почувствовать, как они колются с боков над висками.

— Может, никуда не пойдем? — Предлагаю, скользя рукой по ее бедру. — У меня ж на лице написано, чем я только что занимался.

И на удивление себе самому, снова начинаю возбуждаться.

— Мне кажется, весь стадион слышал, — Нана улыбается, — и все гонщики, и их команды, механики, помощники…

Закрываю ей рот рукой.

— Как же стыдно…

Нана целует мою ладонь, убирает ее и прижимается лицом к моей шее.

— Я, кажется, пару раз затылком нехило приложилась. — Смеется. — Этот грохот точно должны были услышать.

— Да. Все ты виновата.

— Ты сам меня здесь зажал, — продолжая целовать, поправляет юбку.

— Как же.

Она отстраняется, и я вижу озорные огоньки в ее глазах.

Да, мы бы точно продолжили, и не раз, если бы не гонка.

— Где моя экипировка? — Оглядываюсь в полутьме и понимаю, что все это было лишь коварным планом Наны по соблазнению меня. Иначе, зачем ей понадобилось закрывать дверь, когда она заходила следом в фургон, чтобы «помочь» мне одеться. — Черепаха, мотоботы, налокотники? Хоть что-нибудь?

— Парень, надень для начала штаны, — смеется она, приводя себя в порядок и натягивая трусики.

И мы начинаем ржать.

Через пять минут, когда дверь уже открыта, в нее просачивается горячий летний воздух и слепящий свет солнца, Нана поправляет на мне джерси. Заботливо кружит вокруг, расправляя складочки на ткани, хотя прекрасно знает, что через полчаса вся амуниция будет напрочь забита дорожной пылью и грязью. Но ей почему-то очень нравится обо мне заботиться.