Настя, кажется, не дышала, пока я это делал. Смотрела с недоверием на мои руки и упрямо игнорировала мои глаза. Будто боялась чего-то. Хотя бояться нужно было мне: от ее присутствия у меня, как у школьника, тряслись от страха колени.

— Как высоко! — Первое, что воскликнула она, выйдя на площадку.

— Не бойся. Можешь подойти к ограждению.

Настя несколько раз повернулась вокруг своей оси и замерла с открытым ртом.

— Очень красиво и очень страшно.

— Пойдем. — Взял ее под локоть и медленно подвел к краю крыши.

За ограждением до края здания было еще несколько метров, но от вида на раскинувшийся на километры вокруг город все равно захватывало дух.

Я подошел ближе, почувствовал, как напряжено ее тело, и крепко обхватил ее ладони, накрыв сверху своими.

— Так на чем мы остановились? Меня зовут Рома. Мне девятнадцать. У меня все есть: дом в хорошем районе, машина, которая стоит целое состояние, любые шмотки, какие только захочу, и любые развлечения, которые только пожелаю. Я получаю образование в престижном университете, у меня много друзей. А еще я урод, который разрушил свою семью.

Ёжка высвободилась, повернулась и внимательно посмотрела на меня. Ее помрачневший взгляд, несмотря на сомнения, был полон сочувствия.

— Расскажи мне. — Мягко сказала она.

И осторожно коснулась моего локтя.

Дыхание моментально оборвалось, в ушах зашумело от сбившегося с ритма сердца, ноги стали ватными.

— Идем, лучше покажу что-то. — Улыбнулся я.

Опять спасовал.

Мне хотелось рассказать кому-то. Очень хотелось. Скорее, даже было жизненно необходимо поделиться уже, наконец, с кем-то своей болью. Но я не мог. Опять чувствовал себя беспомощным мальчишкой, загнанным в угол, и рука снова неосознанно тянулась к невидимой маске Гая — циничного гуляки, который ничего не чувствует и никого не любит.

— Вот здесь. Садись. — Сев на один из выступов посередине крыши, похлопал рукой по его основанию. Старался не смотреть ей в глаза.

Настя подошла и опустилась рядом. Уверен, не сводила с меня взгляда. Я почти физически ощущал, как ее участие и сочувствие сдирают с меня заживо остатки плоти, обнажая оголенные нервы и чувства.

— А теперь ложись. — Весело рассмеялся я, укладываясь на спину. — Вот так.

— Хорошо. — Прозвенел ее голос.