Она лежала рядом, вдыхая и выдыхая запах города. Ее грудь быстро поднималась и опускалась, на алых губах блуждала загадочная улыбка. Выпавшие из-под шапки кудряшки трепетали на ветру, и мне непреодолимо захотелось намотать их на палец и поднести к лицу. Вот черт. Она была так красива, что у меня захватывало дух. Желание поцеловать эту девушку было единственной причиной, чтобы жить дальше, чтобы дышать.

— Расскажи мне. — Вдруг сказала она, повернувшись.

Ее рука коснулась моей, и в груди взметнулось пламя.

— Я не могу. — Закрыл глаза, чтобы не потерять окончательно контроль над собой и своим телом.

— Тебя это тревожит, я вижу. Расскажи, Ром.

И вот это ласковое «Ром» — как открывашка для бутылки. Пш-ш-ш, и все мои эмоции понеслись наружу.

— Я не рассказывал об этом ни одной живой душе.

— Говори.

— Мой отец крутил шашни с моей девушкой. — Горечь застряла у меня в горле. Стало больно дышать. — Ее звали Нина. Мы познакомились случайно, у кого-то в гостях. Я думал, что нравлюсь ей, и что у нас может что-то получиться. Мы общались, она то отталкивала меня, то приходила сама. Потом я узнал, что она просто таким способом привлекает внимание своего бывшего парня. Кирилла. Ты его знаешь.

— Да.

— Мы с ним поговорили, он сказал, что у них ничего нет, и я продолжил ухаживать за Ниной. У нее были трудные времена, и я попросил отца устроить ее к нему в офис. А потом она порвала со мной, объяснив это тем, что у нее появился кто-то другой.

Я глубоко вдохнул, пытаясь удержать слезы.

— Обычный дождливый день. Не знаю, почему я решил заскочить к нему после занятий. Как сейчас помню, как поднимается лифт. Эти два десятка шагов до его кабинета. Дверь распахивается, и я вижу их. — Зажмурился. — Она сидит на его столе. Они целуются, лихорадочно сдирая друг с друга одежду. А из динамика его смартфона доносится мелодия, которая установлена на мою маму.

— Мне очень жаль. — Настины пальцы теснее переплелись с моими.

— Я ничего не помню. Кажется, что-то сказал ему. Он что-то кричал вдогонку. Бежал за мной, застегивая на ходу рубашку. Все, как в тумане. Обрывками, кадрами. А когда вечером я вернулся домой, застал его воркующим с мамой на кухне. Он обмазывал курицу специями. Теми же руками, которыми мял Нинкины ляжки в своем кабинете. И целовал мать теми же губами, которыми впивался в чужой рот… — Мой голос дрогнул, сорвавшись на хрип. — Меня чуть не вырвало. — Я глубоко вдохнул и выдохнул, ощущая, как боль этого груза покидает мое тело. — Все ждал, когда он расскажет. Но у него не хватало мужества. Я ждал шесть гребаных месяцев, а потом сказал ей сам. И это все разрушило. Оказывается, она предпочла бы не знать. Боже… Эти полгода, они прошли, как в аду, но теперь все еще хуже…