— А почему да?

— Ручка есть? Голова есть? Бумага есть? Знаешь, какие дела можно делать? Я человек темный, маленький. Но я так понимаю. Что напечатал — хуже пули. Пуля может мимо проскочить, а напечатанное слово — прямо в сердце попадает. В серединку.

И он показал мне, где эта самая серединка: чуть ниже левого соска. Нет, анатомию он знал хорошо, а что до печатного слова — тут он показал себя явным дилетантом. Во всяком случае, в отношении моей редакции. Ведь кроме умения писать, нужна еще и смелость редактора, надо, чтобы стул не жег ему то место, на котором сидит!

Леварса смотрел на меня не то сочувственно, не то насмешливо-укоризненно. Он, казалось, говорил: «Я понимаю твои сомнения, но будь же смелым и ты. Я оробею, ты оробеешь, он оробеет — жулики и самодуры будут торжествовать! Разве это дело?»

— Что сказать, Леварса? Я не редактор. Но я обещаю доложить мои наблюдения редакции и постараюсь убедить, чтобы направили сюда меня или кого-либо другого. Если не поможет Габлиа. Он человек энергичный. Не сегодня-завтра нагрянет в Скурчу вместе с товарищами из «Апсны капш».

— До свидания, Лева! И не забывай нас. Знай, что, кроме хороших людей, солнца и красоты, здесь, в Скурче, есть и безобразия.

Леварса отечески обнял меня и ушел со двора, высокий, ровный в плечах, полный собственного достоинства. Я дал себе слово сделать все, чтобы помочь ему и его друзьям — скурчинцам. Чем могу. Печатным словом, которое страшнее пули…

Я направился было к себе, в бунгало, но увидел спускавшуюся с лестницы Анастасию Григорьевну. Подождал ее. Она явно хотела поговорить со мной. И не ошибся.

— Лев Николаич, — сказала она, — это я присоветовала Леварсе, чтобы о председателе напомнил. Ох и правильный человек этот Ануа! Он слово скажет — только правда! На ветер бросать не станет. Такой уж он! А что председатель никудышный — так это всяк подтвердит. А сладу с ним нет. Взобрался на место, и оттуда не спихнешь. Вот я, значит, Леварсу и попилила вчера вечерком. Мол, напомни Льву Николаичу.

— А что, этот председатель и вас обижает? — спросил я.

— А кого не обижает? Почитай, нет такого крестьянина в Скурче. А вот лодырей да подхалимов — ни-ни! Они у него первые, он с ними запанибрата. Вместе пьют, вместе едят.

Мне сделалось как-то хорошо от сознания, что выгляжу таким могущественным журналистом в глазах этих доверчивых — несомненно, все еще доверчивых — людей…

Затем она эдак просветлела лицом и доверительно сказала:

— Лев Николаич, и моя Светлана о вас знаете какого мнения? Ого! Она же много читает, она очень разбирается во всем. Он, говорит моя Светлана, хороший, говорит, и Скурче, говорит, большую подмогу оказать может.