— Потому, что вы холосты.

— Может, ты и права. Но теперь люблю — и я уже не принц, хотя чувствую себя лучше любого принца.

Она вдруг загрустила, отвернулась от меня и снова взялась за свою кастрюлю.

Я торопился. Опасался, что появится старуха и не даст договорить… Сказал Свете, что она, конечно, во многом права. Я не собираюсь анализировать, что такое любовь. Я грубо передаю то, что ощущаю, что чувствую. Утверждаю, что это любовь. Не будем спорить — будущее покажет. Покамест прошу одного: адреса. И разрешения писать ей, а при случае — навестить.

Она сказала очень кротко:

— Хорошо, Лев Николаевич. Сделаю все, как вы говорите. У себя на столе найдете записку с адресом.

Я был по гроб ей благодарен. Она прошла мимо меня — босая, красивая, кроткая. Я готов был уцепиться за нее, чтобы волокла меня волоком куда ей заблагорассудится…

Валя был особенно внимателен к жене. То есть буквально заискивал перед нею. Я не мог понять, когда же он искренен: когда он мечтает о разводе или в эти минуты пресмыкательства перед нею? Валя, улучив минуту, шепнул мне:

— Я не хочу обострять. До приезда в Киев.

Лидочка что-то стряпала на газовой плитке, пела, вела себя так, как будто ничего и не приключалось. Я объявил, что уезжаю не далее как послезавтра.

— Ну-у? — огорченно протянул Валя.

Лидочка погрозила мне пальцем:

— А отвальная, Лев Николаевич?

— Выставлю, — пообещал я. — Хотите, нынче? А можно и завтра вечером.

— Завтра вечером, — решила Лидочка.

Я улегся на перлоновом коврике. Настроение у меня предотъездное. Хотелось думать о чем-то значительном, добром. Хотелось забыть мелкие семейные дрязги, которые проходили у меня на глазах. Хотелось вообразить, что Валя и Лидочка на самом деле выше, чем они кажутся сами себе. Ведь они были хорошими людьми — каждый в отдельности. Неужели не жалко растрачивать жизненные силы и энергию по пустякам? Нельзя же быть таким щедрым, щедрым в кавычках!..

— Валя, — сказал я глубокомысленно, — значит, во вселенной около девяноста девяти процентов всего вещества — водород и гелий?

— Да, Лев Николаевич. А что?

— А что, ежели б и на земле было то же самое? Мы с вами не свиделись бы в этой уютной Скурче? Не познакомились бы? Не знали б друг друга?