— И это все?

— Что же еще?

— Мне нужен твой адрес, Света.

— Туапсинский?

— Именно. Домашний.

— Не надо. Пишите лучше до востребования. А то пойдут расспросы да пересуды.

— А ты-то писать будешь?

— Ленива на письма.

— Все-таки?

— Там видно будет. Наверно, отвечу. Рука-то не отсохнет.

— Она отсохнет только в том случае, если не ответишь. Я же люблю тебя!

Она немного удивилась. Отставила кастрюлю. Улыбнулась своей тайной мысли. Затем тряхнула головой.

— Правда? — спросила она.

— Я не в том возрасте, когда шутят таким словом.

Она стояла на две ступеньки пониже меня. Легкое ситцевое платье облегало ее, точно купальник. Ее фигура гимнастки только выигрывала от этого: Света была вся на виду. Вся какая-то стерильно чистая, гибкая, удивительно женственная.

— Лев Николаевич… — Света вдруг осеклась. Покраснела. И, снова собравшись с духом, продолжала: — Лев Николаевич, а за что любите? Вы же меня совсем-совсем не знаете.

Вопрос был законный. Я ее действительно совсем-совсем не знал. Мало с нею встречались, как говорится, вместе цветов на лугу не собирали. Нет, она загнала меня в тупик. Кажется, окончательно.

— Послушай, Света. Человек одинок. Хотя он животное и общественное, тем не менее — одинок. Есть верное средство против одиночества. Это — любовь. У человека есть душа, и он — любит. А иначе трагически одинок, как тот принц из сказки Экзюпери, который жил на малюсенькой планете. Человек без любви — это принц на планете-крохотулечке.

— Значит, вы — принц? — Она была насмешлива.

— Почему принц?