— Ежели Вас убьют сегодня, я не приду на Ваши похороны.

— Зато я на Ваши с превеликим удовольствием.

Тёмная туча на западе разразилась молнией. Через мгновение тяжёлый раскат прокатился по полю.

— Только не это! — воскликнул Маттиас. — Придётся уходить за частокол.

— До нас не дойдёт, — заметил Шварц, окинув небо оценивающим взглядом.

Русские неторопливо строились. В каждом движении чувствовались усталость и уныние.

— Они выдохлись, вам не кажется? — ободрился Генрих.

— Наоборот, — возразил Шварц. — Теперь-то они возьмутся за дело основательно.

— Охота закончилась, господа, добро пожаловать на войну! — заключил Маттиас.

Третий приступ и в самом деле отличался от первых двух. Русские наступали угрюмо и без задора, точно пахали неподатливую и скудную целину. Одни татары веселились, отведав крови.

Град пуль схлестнулся с лавиной стрел, смертоносный дождь продолжался и после того, как схватка смешала ряды. Русские навалились всей артелью, передние рубились, задние поливали из луков. На каждого немца приходилось по два русских лучника, и раз за разом стрелы попадали всё точнее.

«Пора сомкнуть ряды и отступать», — думал Лукас, но Шварц снова был далеко впереди. Вокруг него, белым островком в пёстром море, собралась горстка отчаянных.

Плеттенберг не выдержал и ринулся на выручку пехоте. Атака захлебнулась, и немцы оказались окружены со всех сторон. Шварц и Плеттенберг были на разных концах строя, но поняли друг друга. Не Пернауэр, а Шварц оказался подлинным командиром пехоты в этот миг. Взбесившейся овчаркой кинулся он на врага. Воспользовавшись замешательством, магистр двинул конницу на прорыв. Волны московитов расступились как Чермное Море перед израильтянами. Бронированный кулак уверенно прокладывал путь к отступлению, но отряд Шварца оказался отрезанным. Стрелы сыпались со всех сторон, сабли всё чаще рубили по телу, удары русских палиц становились тяжелее. В голове у Хамершетера шумело, он понял, что пропал, но мысль эта показалась ему неожиданно новой и непривычной.

— Sancta Maria, Mater Dei, это же смерть! — выдохнул он, когда Маттиас Рухнул с проломленным черепом.

Лукас ещё отбивался, но колени его слабели, воздуха не хватало. Он отчаянно ударил кулаком в зубы насевшему московиту и рассёк с разворота другого. Смерть плясала на окровавленных клинках прямо у его головы, он отбивался, отступая шаг за шагом. Белый островок таял в пучине, кипящей кровью и сталью.

Сквозь собственное оцепенение, вопли бьющихся и лязг оружия Хамерштетер расслышал крик с другой стороны гибнущего отряда: