Душа:
— Я и представить себя не могла, находясь еще в умирающем теле, что переход из временной жизни в вечную окажется не таким уж непривычным, взирая на лики бесплотные — дух ощущает духа, так же как и человек человека обозревает и осязает, мне не показалось все окружающее новым или непривычным, но знакомым, единственно верным и подходящим, но чувство не заслуженности предстоящего преследовало меня неотступно.
Ангел:
— Дух, проводящий свет Создателя не может быть не прекрасен, а свет его чужд. Да, человек не способен видеть плотскими очами, видимого освободившейся душой, но отблеск светов знаком и людям, пусть и блеклому отражению светил и звезд, слепящих невозможно. Нечего удивляться совершенным способностям духа, взгляд его проникает везде, не в состоянии оторваться от Света Создателя, питаемого совершеннейшим же из яств бестелесные создания. Душа, видя родственные твари Небесные, не может их сразу принять иначе, как общее, к которому относится и сама. Радуется она, наконец, своему, но не долго, поскольку грехи вталкивают ее в скорбь о не заслуженности в этом местопребывании, и скорби эти страшнее самых сильных мук земных, ибо мысли эти о вечном. Нет ничего более ужасного, как понимание своего недостоинства и невозможности побороть тяги уже истязающих своей ненасытностью страстей, которых не возможности удовлетворить в этом мире! Я смотрел всегда на извивающуюся в одиночестве от страданий душу, приходя в удивление от мучащего вопроса: «Неужели человек не знал, что раз обретаемые страсти не так легко ублажить на земле, имея материальные возможности, то в мире духов это вовсе не возможно, а значит, их жажда останется неудовлетворенной всегда даже на малую часть?».
Душа:
— Некому было молиться о мне по разлучению с телом, изъятой, оставалась я при нем, не в силах принять разделение. Первые два дня ужасны, ибо вся земля, каждое место некогда посещенное мной в теле, встретилось в моем посмертном путешествии, и ни одно, за редким исключением, не дало успокоения…
Ангел:
— Только добродетельная душа испытывает облегчение в местах, где добродетельствовала сама. Души же страшных грешников спотыкаются, вспоминая о своих злых делах, теперь уже понимая, что творили, осознавая за каждое ответственность. Нет таким успокоения в нашем ангельском присутствии рядом с ними — увещевания же на милосердие Божие для них новая пытка, поскольку знают они, что сами бы такого не простили — «…и прощай нам долги наша, яко же и мы прощаем должникам нашим» * (Молитва «Отче Наш»). Жаль их загубленные души, но не поднимается к таким и малое возмущение сочувствия, ибо каждый Ангел частичка справедливости Создателя, может спасти, но способен и уничтожить по Слову Бога. Не найдя места такого успокоения хотя бы ненадолго, души связанные пороком, возвращаются к праху своему, проводя первые два дня, как «птица, ищущая свое гнездо». Зовут их бесы к себе и не в силах они удержаться от зова, ставшего родным, их искусители и участники в оргиях враждебные духи злобы, получали вполне физическое удовольствие одновременно с грешащими людьми, и теперь видя бесполезность их душ в этом, призывают ради страданий, учиняющихся душами же по собственному позыву. Отдаляемость от своего Ангела такой душе дается через ужасные страдания, но бывшие Хранители не могут препятствовать воле Божией, заключающейся в выражении свободы выбора сейчас души. Но свобода уже не столько свобода, сколько необоримая зависимость, ведущая к истязаниям бесповоротно и неизбежно…