Душа:

— Сколь много слышала я о смерти, но так и не познала ее — не на мгновение не переставала я опознавать себя ни до, ни вовремя разъединения с плотью, ни после. Если и ощутила на себе, какое-то воздействие, то только эмоциональное, от слышимых восторженных пеанов или тяжких стонов пугающихся ответственности предыдущих душ, только проследовавших тем же туннелем, образующимся в еще непривыкнувшем зрении моего, только раскрывшегося духовного ока, ослепленного таким ярким светом потустороннего бытия, от чего края кажутся темные, а окончание нестерпимо ярким. Недавно пройдя в обратном направлении, я не заметила резкого перехода от тени к свету, поскольку тьма не может затмить свет, но видно это хорошо только духам, плоти же и на солнце смотреть не возможно.

Живыми люди бояться говорить о смерти, стоя у гробов, вспоминают оставшиеся пока жить, что угодно, но только из прошлого, будто о будущем нельзя, в виду каких-то предрассудков. Но что из «прошлого» может быть ценным в смертном будущем, если и оно обречено на краткую временность? Что может волновать душу только усопшего, кроме своей надвигающейся будущей участи? Родственники, те, кого она любила или ненавидела — воспоминания о них еще впереди, неправды, несправедливости, злое и доброе по отношению к ним, здесь видятся по-иному, а в вечности оголяются и позорно выпячиваются, выставляясь на всеобщее обозрение. Молитвы за еще живых — вот, что остается душе упокоившегося, будущее которой совсем не завит от нее самом, но вполне может облегчиться молитовками, пока оставшихся на земле. Молитесь! Ибо нет другого желания у нас и начинайте верить уже не столько в духов и в мир духовный, сколько в то, что немного осталось времени, через которое и вы окажитесь здесь: «В каждое время можно спастись и в каждое погибнуть!».

Ангел:

— Представить, что я и есть «смерть», хотя кончина земная для неверных, через меня придти может, как и от любого Ангела, выступающего возмездием справедливости Божией за нелюбовь к друг другу. Но разве меня, иногда несущего кончину земной жизни нужно боятся? Почему люди опасаются, чуть ли ни всего, чего можно ожидать от любой неизвестности, почему не стыдятся безбоязненности очевидного?! Что может ожидать потерявших веру и не умеющих уповать на волю Божию? Многие из землян говорят, что не верят в то, чего не видят, хотя доверяют и руководствуются многим из того, чего не знают, но пользуются. Если обещанное находится за закрытой дверью для таких пустота, что уже говорить о таком колоссальном для них действии, как переход из одного мира в другой, неизвестный, невидимый, не подвластный! Бояться неведомого, значит, не желать его, не стремиться к нему, не пытаться узнать о нем, хоть что-то, а ведь не знающий не бывает предупрежден, а боящийся и в предупреждение не поверит!