— Рядом совсем.

— Где, здесь?

— Да, на расстоянии шага от меня. Справа.

— Здесь?

— Нет, ниже чуть-чуть.

— Это кто-то, кто ниже вас?

— Ну да, доктор, само собой, это же женщины. Иногда их много. Тогда бывает хуже.

— Они говорят между собой?

— Да.

— О вас?

— Ну да.

— А что они говорят?

— Что у меня много сил, ну, в общем…

— Понимаю, понимаю.

Хотя Эгпарсу, как врачу, не хотелось прерывать излияния больного, но из чувства приличия ему все-таки пришлось это сделать.

— И нет ничего, что бы защитило вас от них?

— Нет, как же. Я все время слышу, как они спорят. У них самих нет полного согласия между собой. Все было бы очень просто.

— А вы слышите их голоса в себе или где-нибудь рядом?

— Именно во мне. У меня в животе. Иногда, когда я говорю какие-нибудь глупости, то это вовсе не я, а они говорят.

Санитар, стоявший ближе, хихикнул. Эгпарса передернуло. Он уже давно отказался от мысли перевоспитать младший медперсонал, поскольку у тех заранее сложилось определенное отношение к больным: одних они считали просто шутами гороховыми, других — ловкими симулянтами, своего рода актерами, а в общем всех вместе идиотами. «Придурки», так они говорили, и находили свое определение вполне исчерпывающим. Но если вспомнить, как они оказались здесь, если принять во внимание круг их обязанностей, различные тяготы, выпавшие на долю санитара, учесть неприятную сторону его труда, то, пожалуй, можно было и понять и принять их точку зрения. Лечебница для душевнобольных, как всякое дело рук человеческих, вобрала в себя мироощущения многих людей: больных, врачей, чиновников, сестер, санитаров, посетителей. Слоеный пирог.