«Обязательно напиши», – сказала Агата. Она никогда не умела прощаться, и все их расставания в лонсестонском порту были неловкими и преувеличенно-бодрыми.

«Я буду писать с каждой стоянки. И потом тоже. Не волнуйся за меня».

Последние поцелуи, судорожное пожатие рук – и вот она уже смотрит на них с высоты двуколки, и все прежнее, знакомое понемногу отступает, как вода во время отлива. Чистенький беленый домик катится прочь, а после поворота и вовсе теряется из виду, и во всю ширь открывается безбрежная морская синева. Отсюда уже виден порт и океанские пароходы-исполины, стоящие у длинного причала. Всей езды – каких-то десять минут; нет времени проститься с городом, да и где тот город? Только башни угадываются на горизонте: Независимая церковь, Шотландская церковь, и где-то дальше, невидимые, но накрепко запечатленные в памяти – универмаг «Болл и Уэлш», купол вокзала и Австралийский дом с его разграфленным фасадом и острым шпилем на углу.

– На родину едете? – осторожно нарушает тишину старичок: траурное платье пассажирки удерживает его от попыток скоротать разговорами и без того короткую дорогу.

– Да, – отвечает Делия.

– Это правильно.

Низкий гудок всколыхнул прозрачный воздух. Порт был уже рядом, и все чаще попадались им экипажи и авто, стоявшие у обочины приморского бульвара. Шум постепенно нарастал: катили по рельсам вагонетки, заваленные мешками, людские голоса сливались в монотонный гул, какой царит обычно на больших рынках да в таких вот местах встреч и расставаний. Они подъехали к причалу так близко, как смогли, и старичок помог Делии выгрузить вещи.

– Вас кто-нибудь провожает? – спросил он, заметив, что она беспокойно озирается по сторонам.

– Да, друзья… Вы не волнуйтесь, я не потеряюсь. Спасибо вам!

Их не было, казалось, целую вечность. Делия успела не на шутку встревожиться и с надеждой всматривалась в каждое лицо, когда из толпы вынырнула Фрэнки. Вслед за ней появились Грейс, Пим, еще кто-то. Каждая несла по чемодану и картонке, так что со стороны можно было подумать, что они едут всей честной компанией. Делия хотела спросить, где Ванесса, но взгляд упал на высокую худую фигуру в черном, и слова застряли в горле. Этот цвет не шел ей чудовищно, делая лицо похожим на посмертную маску; и все-таки она надела траур. Значит – простила.

– Господи, а где же остальные? – воскликнула Делия, увидев в руках Ванессы большой плоский предмет, обернутый бумагой и перетянутый бечевкой. Две, от силы три картины!

– Не бойся, – ответила за нее Нелли. – Мы о них позаботимся.

Все вместе они подошли к воротам, ведущим на пирс. Багажный контролер придирчиво осмотрел их вещи: «Метки, барышня! Где у вас тут метка?» Делия еще с вечера проставила свои, выведя с полдюжины раз, будто в наказание: «Мисс Д. Фоссетт. „Пуна“, Лондон», и теперь ждала поодаль, рассеянно вспоминая, что где лежит и какой из чемоданов можно поместить в дальнее хранилище. Наконец с формальностями было покончено, и подруги влились в толпу, заполонившую причал. В разноцветном море шляпок и зонтиков сразу бросился в глаза островок цвета хаки у ближних сходней. Солдаты, все как на подбор молодые, курили и смеялись, уперев в землю ружейные приклады. Кто из них вернется домой? Думать об этом было невыносимо, и Делия, проглотив комок, отвернулась. Высокий бок парохода чернел и лоснился; по трапу заводили поджарых гнедых лошадей, и те исчезали, одна за другой, в корабельном чреве – покорно, как бараны на бойне.