— Не могу поверить… Тебе это безразлично?

— Нет, просто я не стала бы спрашивать тебя о таком. Иначе получилось бы, что я ревную.

— А ты не ревнуешь? Совсем? .

В голубых глазах вспыхнуло негодование.

— Ревность унижает обоих, — я пыталась говорить как можно спокойнее. – И того, кто ревнует, ведь это значит, что он не ценит себя, и того, кого ревнуют, потому что это заведомое недоверие. А тебе я доверяю.

— Погоди, вот сейчас я не понял. Тогда что ты имела в виду, когда посылала меня извиняться перед Касторкой?

— Только то, что ты должен извиниться.

Быстро вскочив, Артём пробежал через всю комнату, схватил меня за плечи и потряс:

— Ну-ка посмотри на меня! Хватит уже придуриваться! Всё ты понимаешь. Почему ты ведешь себя так, словно у тебя нет никакой гордости и самолюбия? Чувства собственности, в конце концов. Почему ты не сказала им, что они офигели? То, что говорила Даяна и то, что делает Касторка — это неуважение к тебе! Унижение.

— Я не могу впустить в себя подобные мысли. Если я разрешу себе думать о том, что ты можешь разлюбить меня, это будет значить, что я тебе не доверяю, а в любви так не должно быть.

— Причем тут разлюбить? Витя! Ты опять витаешь где-то? Обычный секс. Ради всеобщей пользы. Как ты просила. Никакой любви, разумеется. Это ведь не повод для ревности, да? Во всяком случае твоей. Ты же выше этого? Ты же ангел, а ангелы не ревнуют и не сомневаются.

— Пожалуйста, хватит, — я закрыла уши руками. — Ты хотел, чтобы тебя любили не за внешность и не за деньги. Я люблю тебя таким, какой ты человек.

— Либо ты бессовестно врешь, либо грош цена твоим словам о любви, — продолжая сжимать меня за плечи, он так требовательно смотрел в глаза, что пришлось ещё и зажмуриться. — Кстати, Касторка, когда целуется, глаза не закрывает. А потом рычит и царапается, как взбесившаяся кошка. Ненормальная.

Всё это я прекрасно слышала и через ладони. Не хотела слышать, но слышала. Как вой пожарных сирен, как грохот разрывающихся снарядов, как стук тысячи молотков, забивающих гвозди в моё сердце.

— Ну вот, что ты рыдаешь? — Артём вытер ладонью мне слёзы. — Ты же этого хотела. Тебе же всё равно. Мы с тобой женимся, а тебе всё равно.

Потом он вдруг обхватил моё лицо ладонями, притянул к себе и поцеловал в губы:

— Знаешь, за что я больше всего тебя люблю? За то, что ты мне веришь. Всегда. Чего бы я не говорил. Даже, когда несу всю эту чушь, чтобы услышать от тебя, как я тебе нужен, и что ты не отдашь меня никакой Касторке и никому на свете.

— Значит, это неправда? Всё, что ты сейчас сказал? Это обман?