Галимэ, прикрывшись чапаном, сквозь узкую щель смотрела на стражников, стараясь понять, о чем они переговариваются и чего от нее хотят.

— Пляши, пляши! — объяснил знаками чубастый и, клинком сдернув с нее чапан, разорвал Галимэ до пояса платье. Обнажилось смуглое, крепкое тело еще не старой женщины.

— Ничего бабенка!

— А косы-то, косы! — оглядывали ее со всех сторон казаки. Никогда в жизни никто не оскорблял Галимэ так жестоко. Ни один мужчина, кроме мужа и сына, не видел ее лица открытым.

«О всемогущий алла, что я им сделала? Зачем ты позволяешь так надругаться над слабой женщиной?» — мысленно взмолилась она, прикрывая дыру на платье руками.

Есаул ткнул ей клинком в руку:

— Еще закрывается, ведьма! А ну пляши, швидче!

Галимэ вся подобралась, напружинилась и вцепилась в повод коня есаула.

— Что я тебе сделала, собака?! — поднявшись на носки, она хотела плюнуть в желтое одутловатое лицо чубатого, но тот резко толкнул ее ногой в грудь.

— Но-но! Не балуй!

Галимэ упала. Два верховых подняли ее ударами нагаек.

— Иди, иди, покудова не пристрелили…

Галимэ не слышала, как ругались женщины, не видела, как они закидывали казаков вареной картошкой, солеными огурцами и другой снедью. Она даже не чувствовала физической боли: неужели бог не принял ее молитвы, чем она провинилась перед ним?

Обессиленная, она рухнула на колени в дорожную пыль.

— О великий! Тебе одному молилась я всю жизнь. Я выполняла все законы шариата, так покарай же неверных!

Простерев руки к небу, Галимэ ждала минуту, другую. Она слепо верила, что сейчас бог накажет ее врагов. Но ничего не изменилось. У тюрьмы по-прежнему кричали казаки, разгоняя нагайками взбунтовавшуюся толпу.

Руки Галимэ упали на колени.

— Я знаю, алла, ты сердишься на меня за Ахмета. Ты не любишь его бога. Поэтому не хочешь карать моих врагов. — Она раскачивалась из сторону в сторону, и ветер трепал ее роскошные черные волосы.

— Совсем рехнулась баба, — казаки переглянулись и, засунув за голенища свои нагайки, повернули обратно.

Женщина медленно поднялась с земли, ее бледное лицо светилось решимостью.