— Тогда, алла, это сделаю я сама. — В жилах Галимэ текла горячая кровь ее предков.

…Впервые за сорок лет своей жизни Галимэ брела по городу с открытым лицом. Она еще ничего не придумала, но точно знала, что отомстит. Когда мимо проходили казаки или проезжали конные, она по привычке отворачивала лицо и закрывала его рукавом, но в глазах ее вспыхивал недобрый огонь.

Время давно перевалило за полдень, солнце накалило непокрытую голову женщины, в горле пересохло, а Галимэ все ходила из улицы в улицу в смутной надежде встретить Молчанова. «Почему он не пришел? Ведь он мог бы дать мне нужный сосет. Может быть, он уже и был, пока я тут ходила?» — подумала Галимэ и внезапно остановилась. Навстречу два казака вели арестованного. На его усах и разорванной рубахе запеклась кровь. Человек шел медленно, с трудом переставляя босые ноги. Иногда он поднимал голову и оглядывался по сторонам, словно хотел кого-то увидеть.

— Двигай ногами, сволочь! — поминутно подталкивал арестанта плотный чернявый конвойный. Другой, белобрысый и щуплый, семенил сбоку, поднимая сапогами рыжую пыль.

Но человек по-прежнему не спешил. А когда поднимал голову, хорошо было видно его лицо в огромных кровоподтеках.

Галимэ прижалась к забору и схватилась руками за горло.

Степан!..

— Не тревожьтесь, ханум. Сокол улетел в степь, — сказал он по-татарски, когда с ней поравнялся.

— Молчать! — заорал конвойный и так толкнул Молчанова в спину, что тот упал лицом в песок и застонал.

Ахмет жив… Степан не будет обманывать ее… Может быть, из-за нее его арестовали… — глаза Галимэ растерянно перебегали с места на место и остановились на большом камне с острыми краями, валявшемся у ее ног.

— Вставай, разлегся! — конвойные пинками и ударами прикладов старались поднять Степана.

А Галимэ уж ничего не видела, кроме черного затылка и жирной красной шеи стражника. Она схватила камень обеими руками и изо всей силы ударила им по голове нагнувшегося казака. Конвойный как-то странно крякнул и повалился на бок. Белобрысый прицелился в Степана, когда тот стал подниматься, но Галимэ с проворством кошки повисла на стволе винтовки. Пуля взвихрила песок у ног Молчанова.

— Беги, эфенди, беги! Ты должен жить, беги, — задыхаясь, хрипела Галимэ. Казак выворачивал женщине руки, но недаром они когда-то свободно поднимали целый мешок муки.

Степан какой-то миг колебался. Если бы жизнь его принадлежала только ему… Но выбирать было некогда: на выстрел конвойного спешили казаки. Степан в бессильной ярости заскрипел зубами.

— Спасибо, мать. Мы не забудем тебя…