Вот, Петрович, сколько я делов наделал, прежде чем уразумел, что такое любовь и как ее беречь надо.

Помню, уж в сорок третьем году в госпитале лежим вот все такие, как я, безногие да безрукие. Тоскливо сделается, как о доме говорить начнем. Сомнение всех берет: примет жена или нет? А у меня даже и мысли такой не было — знал, примет меня Христя, каким бы ни пришел, не бросит в беде. На меня вот многие удивлялись. Безногий, мол, а характер веселый. А я потому и веселый, что мы с ней одними глазами жизнь видим, одним сердцем чувствуем. Вот так-то, — мягко, душевно закончил Тихон Саввич и замолчал, задумчиво посасывая потухшую цигарку.

— Хорошие вы люди, Тихон Саввич. — Агроном с признательностью сжал широкую мозолистую ладонь Карпова. — Извините, я ведь пошутил о жене.

— Я знаю, что пошутил. Только шутки-то плохие, — заворчал старик и, кряхтя, поднялся с сенника. — Заговорился я с тобой. Завтра, небось, вставать чуть свет. — Тихонько постукивая деревяшками, он направился к двери.

За ним ползла его короткая, безногая тень. Дверь снова чуть скрипнула и осталась приотворенной.

В ее желтом просвете хорошо была видна чистая светлая кухня, где все еще суетилась Христина Кондратьевна. Высокая, сухощавая и по-молодому прямая, она ходила по избе легко, бесшумно.

«Вот так же и в лесу, как в избе своей, хозяйничает она», — душевно улыбнулся Серебряков, наблюдая, как над столом проворно мелькают ее темные жилистые руки. Жидкие седеющие волосы лесничихи прикрывал платок необыкновенной белизны, еще более оттенявший спокойную строгость ее простого русского лица.

Против жены на широкой скамье сидел Тихон Саввич и, посасывая неизменную цигарку, перетирал тарелки.

Вскоре свет в кухне потух. В сенях, где спали старики, что-то громыхнуло и стихло. Серебряков повернулся на другой бок и тоже попытался заснуть. Но в ушах его продолжал звучать ровный, спокойный голос Тихона Саввича.

ЖЕЛЕЗНЫЙ ХАРАКТЕР

ЖЕЛЕЗНЫЙ ХАРАКТЕР

Санька пришел из школы в деловито-приподнятом настроении. Он степенно положил сумку на место, переоделся и, посмотрев на маму, серьезно сказал:

— Мне к вистивалю нужны длинные брюки, как у папы. Всем мальчикам велели сшить голубые рубашки и светлые брюки.

— Во-первых, не вистиваль, а фестиваль. Во-вторых, — сказала мама, накладывая кашу в тарелку, — мойся и ешь, уж так все давно остыло.

— А штаны? — не унимался Санька. — Сусанна Кирилловна всем велела.

— Я сама узнаю. Ты вечно путаешь. Кому только в голову пришла такая нелепая мысль: прятать летом детское тело? — опросила она себя и заспешила в кухню, потому что там что-то зашипело на плите.