Я смущенно уставился на фотографии, а она, должно быть, решила, что я ей не верю, и принялась убеждать меня, что капитан-авиатор Кристеску действительно собирался на ней жениться. Если я спрошу в «Казанове», там все это подтвердят. По правде сказать, в «Казанове» ее вряд ли помнят — она ушла оттуда девять лет тому назад, ей кажется, что это было вчера. Все признавали, что она самая красивая девушка в «Казанове». Как жаль, что я не видел ее тогда…

Вспомнив, что «Казанова» публичный дом, я совсем смутился, а она еще больше оживилась. Капитан-авиатор Кристеску был от нее без ума. Он был такой красивый, сильный и смелый мужчина, каких теперь уж нет. Он был самый лучший и самый храбрый мужчина на свете. И летал на своем самолете не только днем, но и ночью. Он летал выше всех, быстрее всех и дальше всех, пока не разбился. Если бы он не разбился, он бы обязательно на ней женился. Если бы он не разбился, он бы и ее взял с собой в самолет, чтобы показать ей Карпаты. Но вот он разбился. Если бы он остался жив, он был бы теперь уже полковником. Если бы он на ней женился, она была бы теперь полковницей. Но вот его не стало, и после этого она уже не любила по-настоящему ни одного мужчину. Потом она заболела, и ее выгнали из «Казановы». Потом родился Тудорел, и она уже никогда больше не оправилась. И вот ей приходится теперь отсиживаться днем дома и выходить на панель только после двенадцати часов, когда на улицах темно и мужчины все пьяные. Пьяные не обращают внимания на ее лицо — у них все равно двоится в глазах. Говорят, что пьяные скандалисты и грубияны, но это неправда. Если уж говорить правду, пьяный мужчина лучше трезвого. Под мостами на Дымбовице всегда сыро и холодно, но пьяному везде уютно и тепло, — ей даже не нужно извиняться за обстановку. По правде сказать, с мужчиной можно иметь дело, только когда он пьяный. Женщине тоже легче становится, если она выпьет. Если уж говорить правду, только в пьяном виде и можно жить — когда ты трезвый, хочется повеситься. С тех пор как она ушла из «Казановы», ей все время хочется повеситься. Если бы не Тудорел, она бы давно повесилась…

Она сидела на кровати, огромная, толстая, и вся тряслась. Сквозь помятое платье я видел сморщенную кожу ее заколыхавшейся груди. На нее нахлынули воспоминания, с которыми она уже не могла справиться, и она всхлипывала и повторяла без конца: «Миленький, миленький… как жаль, что ты не видел меня раньше…» На кровати все так же неподвижно, как будто неживой, лежал Тудорел. Я смотрел то на женщину, то на мальчика, и мне казалось, что все это происходит во сне. Я видел, как женщина растирала глаза распухшими кулаками, видел, как вытянулся со стоном мальчик, и в то же время видел где-то позади них маленькую, угловатую фигуру Раду. Я слышал хриплый голос женщины и какие-то другие тревожные голоса, но не мог разобрать слов, кроме одного: «Почему?»