— Послушай, Виктор, ты рано волнуешься. У нас все так непрочно, никто не знает, что может случиться завтра. Может быть, все и образуется.

— Ничего не образуется. Кто связался с женщиной — тот пропал. Считай, что он уже продался системе. Э, да теперь уж поздно толковать… — Он покосился в мою сторону и нерешительно добавил: — А может быть, мы обязаны иметь детей?

Пока мы шли, небо совсем затянуло тучами, начал накрапывать дождик, и над Триумфальной аркой изредка мелькали зелено-голубые молнии. От асфальта поднимался запах мокрой пыли, и при свете проносившихся мимо автомобильных фар и шоссе и зелень блестели крупными каплями дождя.

— Давай где-нибудь укроемся, — сказал Виктор, — а то промокнем.

— Подумаешь, какая важность — мне наплевать!

— А я не могу, — грустно сказал Виктор. — Я должен теперь экономить и копить деньги. Это мой единственный костюм…

Дождь пошел сильнее. Виктор поднял воротник и, увлекая меня за собой, продолжал бормотать:

— Я пропал! Не могу себе даже позволить помокнуть под дождем… Теперь ты понимаешь, что я пропал?

Резкая ветвистая молния осветила Триумфальную арку, ее лепнину и жалкий дощатый забор, выкрашенный в белый цвет. Дождь с яростью барабанил по асфальту, по деревьям, и мы укрылись под навесом какого-то киоска с прохладительными напитками и молча смотрели на пелену дождя, вдыхая приторно-сладкий запах политого дождем жасмина. У Виктора, поднявшего воротник пиджака и засучившего штаны, был смешной вид. Но мне не было смешно. Я смотрел на него и думал: если бы с Анкой случилось то же, что с Сандой, я, наверное, вел бы себя так же, как Виктор. Вдоль аллеи под деревьями стояли пары, согнанные дождем со своих скамеек, и продолжали обниматься. К черту все оговорки! Это не предрассудок, мещанство и вообще. Этому отдаешься полностью, от этого останавливается сердце и кружится голова. Это любовь!

После передачи дела о массовке в военный трибунал полиция освободила наконец брата Раду и Бранковича. Нужно было срочно повидать и одного и другого и выяснить, о чем их расспрашивали в сигуранце. Мне не хотелось встречаться с Бранковичем, который, как мне показалось, пострадал из-за меня. Но Виктор сказал, что «пенсионер» сам спрашивал, где он может меня увидеть. Вместе со мной на свидание с Бранковичем пошел Неллу, который уверял, что он лучше всех сумеет вытянуть из него всю правду.

Был очень жаркий день, каблуки увязали в растопленном асфальте, но Бранкович явился в рубашке с тугим воротничком и в галстуке, волосы у него были смазаны бриллиантином, ботинки начищены. Когда он заговорил, мы сразу увидели, что у него нет двух передних зубов. Неллу тут же спросил, куда девались зубы, Бранкович нахмурился и сказал, что ему их выбили в полиции. «Я теперь произвожу ужасное впечатление? На меня, наверное, и смотреть нельзя?» — «О, как раз наоборот, — сказал Неллу. — Это производит отличное впечатление». — «Ты смеешься надо мной?» — «Конечно нет, — сказал Неллу. — Если тебя избили, значит, ты держался молодцом».