Помню, как в тот же вечер я услышал разговор, разъяснивший мне самую суть того, что случилось.

— Я знаю из достоверных источников, что убийство Калинеску и попытка сообщить о нем по радио — это был сигнал для начала фашистского путча, — сказал один очень осведомленный журналист.

— Так, может быть, путч уже начался? — спросил другой.

— Ничего подобного. Ручаюсь, что ничего не произойдет.

— Почему?

— Помешала Красная Армия… Убийство Калинеску готовилось, конечно, не один день. Железногвардейцы полагали, что, когда это произойдет, Гитлер уже справится с Польшей и немецкие танки выйдут к румынской границе. Вот тогда убийство нашего премьера было бы удобным поводом для фашистского путча. Но железногвардейцы допустили просчет. Откуда им было знать, что к границам Румынии выйдут не немецкие, а советские танки? Вот почему сигнал был, а путч не состоится…

Но все это было ничто по сравнению с тем, что случилось несколько месяцев спустя.

Польша перестала существовать. Попытка Железной гвардии захватить власть в Бухаресте провалилась, и все как будто вошло в обычную колею. Мог ли я думать, что моя бухарестская жизнь идет к концу!

С какой поразительной, почти осязаемой достоверностью сохранился в моей памяти тот необыкновенный июньский день! Ясно вижу террасу «Черкул милитар», где я сидел, рассеянно глядя на официантов, которые носились между столиками, как опытные эквилибристы, держа на вытянутых руках огромное количество кружек с пенящимся пивом, на босоногих мальчишек, вертящихся тут же с большими стеклянными банками соленых орехов. И слышу голоса людей, сидящих за столиками: «Три цапа!.. Две халбы!.. Пять цапов!.. Три халбы!..» Я тоже заказал «цап» — маленькую кружку пива, но не успел к ней притронуться. Перед моим столиком неожиданно вырос знакомый репортер — худой, сутулый, с огромный ушами, которого все звали «Пушка». Он наклонился ко мне и сказал каким-то странным, заискивающим и вместе с тем испуганным голосом:

— Браво! Вот это я понимаю: шах и мат!

— Это вы о чем? — спросил я.

— О советском ультиматуме…

— О каком ультиматуме? — спросил я, стараясь говорить как можно спокойнее, но уже чувствуя, как у меня колотится сердце.

Пушка уставился на меня своими сорочьими главами:

— Не притворяйся, что ты не знаешь. Советы потребовали возвращения Бессарабии!

Мне вдруг стало жарко. Мне хотелось задать ему тысячу вопросов, но я не успел ничего сказать, потому что он плюхнулся на стул и рассказал все сам. Советское правительство направило вчера Румынии дипломатическую ноту с предложением немедленно возвратить Бессарабию, насильственно отторгнутую от России в восемнадцатом году. Румынское правительство должно дать ответ не позже двенадцати часов двадцать восьмого июня, то есть завтра.