Если бы он мог рассуждать, то цепь его рассуждений выглядела бы примерно так, но он не рассуждал. Мысли появлялись и тут же исчезали, не успев зацепиться одна за другую. Смутно было в душе его. Смутно было в мозгу. Прошлое мучило его. Он шел по городу, где когда-то он был хозяином, а теперь стал беглецом.

Он пересек бульвар Элизабета и подошел к «Капше». Поручни блестели начищенной медью даже в темноте, а зеркальные окна знаменитого кафе зияли чернотой, как будто они наглухо завешены портьерами. Мадан и теперь видел их освещенными. Он видел «Капшу», залитую огнями, видел столики, диваны, красные дорожки, буфетную стойку и поблескивающие на ней никелем и серебром кофейники, видел белые накрахмаленные куртки, белые ловкие пальцы официантов, их лица с остановившимися от внимания и почтительности глазами и лица завсегдатаев, сидевших за столиками. Он видел мощные затылки, лысины, двойные подбородки, золотые очки, золотые зубы, золотые цепочки, золотые булавки на галстуках и думал: вот оно, убежище прохвостов, главный штаб сплетников и интеллигентов. Надо было их всех расстрелять. Вот у этой стенки нужно было их расстреливать. Кое-кого расстреляли. Он сам вставил их в черный список. Слишком мало. Надо было внести в черный список всех до единого, по алфавиту. Или по столикам, за которыми они всегда околачивались, — так удобнее их всех вспомнить. Завтра они снова будут сидеть здесь, пить кофе и сплетничать. Завтра они будут заигрывать с коммунистами и клясться, что всегда ненавидели Гитлера и Железную гвардию. Если бы он вовремя вставил их в список, им не пришлось бы завтра пить мазагран. В следующий раз он ни одного не забудет. О, если еще когда-нибудь наступит «следующий раз»! От этой мысли у Мадана просто голова пошла кругом. Он даже повеселел и подумал: «В следующий раз я не упущу ни одной возможности. Есть только одно верное политическое средство: убивать. Кто фабрикует смерть — тот непобедим». Если его и победят, он потащит за собой в могилу всех остальных. Антонеску хлюпик. Хория Сима — ничтожество. Кодряну не был хлюпиком, но он мертв, а вот Гитлер — не хлюпик. Если немецкий народ не сможет победить, значит, он недостоин жить. Кто это сказал? Правильно сказано. Надо думать, что так оно и будет в Германии. Но какое ему дело до Германии? Он румын, а в Румынии теперь все в порядке. Румыны хлюпики и хотят жить. Они и будут жить. Они выдадут его большевикам, а сами будут жить.

Ослепительный сноп света ударил Мадану в глаза. Он шарахнулся в сторону, и мимо него пронесся грузовик, обдавая его вонючим дымом. Грузовик выскочил с улицы Сэриндар — это повезли на вокзал свежий номер газеты.