Гомер родился в 1906 году в Афинах, на пятом этаже большого желтого дома, где постоянно работали два лифта. Младенца, как и положено, окрестили, а при крещении нарекли Филиппом.

Он породил раздоры не между семью городами, а между родителями. Отец его был старшим официантом в бойком афинском кафе, а мать — хорошенькая модистка, обладавшая особым талантом всучивать афинским дамам самые модные и дорогие парижские шляпки. Бедной женщине пришлось самой воспитывать Филиппа. Она отдала его в школу, обучала музыке — игре на рояле, — фехтованию, танцам. Мальчик оказался исключительно способным, всюду выделялся среди товарищей.

Филипп любил уединение. В напоенные ароматами сумерки, спасаясь от дыма и пыли столицы, часто бродил он по тихим холмам и смотрел, как обнимается черная ночь с пурпурным закатом, как скользят в туманной дали блеклые тени — сиреневые и голубые, и в светлой дымке умирающего дня невольно искал глазами расплывчатые очертания древних богов: Афины Паллады, громовержца Зевса, Ириды и Геры.

В нагретом воздухе плыли белые облака. Филипп весь отдавался власти чудесных видений. Ему чудились кровопролитные войны, обнаженные белотелые богини, и с губ невольно срывались первые упоительные стихи.

Гомер стал поэтом. Он мечтал описать блистательную войну греков с троянцами — событие, которое происходило у него на глазах.

Но обстоятельства переменились. У бедного Гомера умерла мать, и ему не хватало на жизнь жалких грошей, которые он зарабатывал репетиторством. Поразмыслив, он поступил в редакцию газеты. Решил стать журналистом, но не оставил надежды сочинить эпическую поэму.

Сначала Гомеру нравилось в редакции: лихорадочная суета, щедро расточающие свет электрические лампы, непрерывно звонящие телефоны, свежеотпечатанные полосы, на которых четко и аккуратно было набрано то, что всего полчаса назад он небрежно набросал на листе бумаги. Он спал до полудня, ходил в кафе, словом, жил как богема, но душа его по-прежнему была полна целомудренной наивности и поэзии. Трогательными словами провожал он в мир теней служанок, выпивших каустик, и в рубрике происшествий, в отчете о пожаре, поистине бёклинскими красками живописал буйство губительной красной стихии.

Но потом он перешел на бездушный деревянный слог и уже не вспоминал о своих поэтических видениях. Он усвоил, что все актеры, даже с напыщенной, ходульной манерой игры, «выдающиеся», все скучные доклады — «необыкновенно интересные» и глупые подхалимы — «почтенные члены нашего общества». Гомер отличался бойким пером и добился славы одного из наиболее талантливых журналистов.