— Как поживаете? — приступаю я к беседе.

— Благодарю вас. А вы?

— Спасибо, — отвечаю. — Домой?

— Нет. К дядюшке. Мы ужинаем у них по средам, с незапамятных времен.

— Ага, семейный ужин.

— Именно, — кивает он.

— Что вы читаете?

Он протягивает мне книгу. Там, на площадке, я полагал, что он увлечен каким-нибудь медицинским трактатом о детских болезнях или чем-нибудь в этом роде. Я ошибся. Беллетристика. «Генри Эсмонд». Я приятно удивлен, мое уважение к нему еще более возрастает. Я всегда считал, что люди незаурядные полны интереса ко всему на свете: мир для них — един.

— Я читал ее еще в студенческие годы, — замечает он. — А сейчас вот захотелось перечитать.

— Ну, и как вам правится?

— Божественно, — отвечает он.

Ответ меня слегка остужает. Я никогда не отозвался бы так о книге, все ведь гораздо сложнее и многограннее. Но, в конце концов, он же детский врач и просто читатель.

Смешавшись, я бормочу что-то об английском юморе. Так как он не подхватывает, умолкаю.

— Много работаете? — опять поворачиваюсь к нему.

— О да, — вздыхает он. — С утра до вечера. Чистая каторга.

Он горько сетует. В мире чудовищный экономический кризис, люди страшно бедны, у них нет денег на самое необходимое, на хлеб, лекарства, одежду. Рассказывает, что утром впервые в жизни видел несчастный случай на улице. На углу Арадской улицы автомобиль сбил какую-то старушку. Это было ужасно, просто ужасно.

Так мы беседуем обо всем на свете: о попугаях, стенографии и о негритянском вопросе, — словом, о чем обычно беседуют люди.

Я завожу речь о том, какие стоят лютые холода, совершенно необычная для наших мест погода. И ловко перехожу к его профессии.

— Много сейчас больных?

— Разумеется, все простужаются, у всех насморк.