и они казались мне добрее. Я видела, как старики курят на улицах свои трубки, как стая собак с воем и гавканьем пробегает мимо. Звуки лая удалялись, и мне казалось, что я убегаю вместе с ними.

На дворе стояла весна, и на деревьях пробивались первые листья. По крайней мере, дождь закончился, и дни становились теплее. Помело уже соорудила себе костыли из сломанных ножек стульев. Она приклеила несколько слоев грубой кожи к подошвам туфель и запаслась травами, которые уменьшают отеки. Каждую ночь, когда к ней не приходил Вековечный и служанки отправлялись спать, она мерила шагами комнату, тренируясь перед побегом.

Мы набрали в кладовках деревяшек от сломанной мебели, чтобы сделать из них чучела и уложить их в наши постели — так у нас появится надежда, что побег заметят не сразу. Сиденья небольших стульев использовали для голов, половинки столешницы чайного столика — для туловищ, а ножки от столов имитировали руки и ноги. Волшебная Горлянка настояла на том, чтобы приделать чучелам лица. Она замесила глину и вылепила лица, потом набрала камней и щепок разного размера и сделала глаза, носы и губы. Лица у нас вышли довольно пугающими.

Мы с Волшебной Горлянкой запаслись едой, чтобы нам троим хватило на три дня. Я ничего не могла взять с собой — лишний груз станет только помехой либо моему сердцу, либо спине. Из одежды можно было взять лишь ту, которую я надену на себя и которая наилучшим образом защитит меня и в жаркие дни, и в холодные ночи. Но затем я вспомнила о том, что никак не могла бросить: о дневнике Эдварда и его с малышкой Флорой фотографиях. В моей памяти всплыл тот ужасный день, когда у меня ее забрали. Я посмотрела на фотографию и сказала ей: «Всегда сопротивляйся, никогда не подчиняйся». Я и сама собиралась последовать этому совету. Вытащив фотографии из рамок, я сунула их между страницами дневника.

Волшебная Горлянка положила мне на кровать блузку и длинную юбку в западном стиле.

— Почему ты принесла мне именно их? — спросила я.

Она лукаво улыбнулась:

— Чтобы ты превратилась в ту половину себя, у которой западные корни. Иностранку, путешествующую без мужа, никто не осудит. Люди знают, что иностранцы большие чудаки и скитаются там, где им вздумается. Стоит попробовать.

— А если кто-нибудь спросит, зачем я поднимаюсь на гору, что я отвечу?

— Ты скажешь им по-английски, что ты художница. Хочешь написать пейзаж. А я переведу на китайский.

Я нахмурилась:

— Но где же мои краски? Как я докажу, что я художница?

Она вытащила из сумки два свитка.

— Тебе не нужно их разворачивать.