И никакие молитвы не способны здесь что-либо исправить.

Вся пастырская деятельность церкви назначена иметь другой характер. И в этом смысле новое сращение церкви с государством или, наоборот, попытка ее самой играть государственную роль губительны для народа, это путь в никуда…

Как это ни покажется невозможным, между воспоминаниями Молотова (безусловно, человека ограниченного) и воспоминаниями Троцкого (человека острого ума, мгновенной словесной реакции) существует большая внутренняя связь, родство. Оно и в общей тональности: скучноватое перечисление трупно-кровавых буден. Ни в чем не ощущается общность беды с народом, общее страдание. А ведь это были времена гибели миллионов от голода, пуль, бездомности. Спокойное, невыразительное перечисление эпизодов, событий, определенная похвальба…

И тот и другой находят вполне уместным говорить о своей власти как о чем-то естественном. Отсюда и право карать, повелевать, миловать (они обычно не миловали) — и очень мало человеческого. Классический пример как власть извращает психику.

Ведь разговор о людях только такой: нужен — не нужен, убрать — не убрать. И все! Ничего человеческого, даже ни на капелечку!

Свое право повелевать, ломать судьбы, карать они рассматривают как вполне естественное. Это они, кто эту власть захватил, присвоил и оградил штыками…

Фридриху Энгельсу принадлежит высказывание:

«.. Россию нельзя победить извне, в нее нужно внедрить учение».

Отношение Энгельса к славянам можно сравнить лишь с высказываниями крайних ненавистников.

Что ж, мы приняли в себя яд учения. Теперь мы должны исторгнуть его из себя, должны стать тем народом, которым были и будем, — русскими. Не куклами и шутами в руках проповедников разных учений, а самостоятельной, сознающей себя силой. Прошлое, теперь жестокая борьба воскрешают нас для… жизни. Той жизни, которая у нас была отнята почти целый век…

Переболев, мы станем другими, мы будем все теми же россиянами, однако с нами будут зрелость и мудрость грозного испытания, искуса, посланного судьбой для того, чтобы мы стали другими, выжгли в себе много чувств и стремлений, которые лишали нас зрелости и достойной жизни.

Душный июльский день. После тренировки вообще не напиться. С мыслью о воде и гоню свою «Волгу». Хоть бы глоток!

Я заметил его еще издали. Он поднимал руку, но машины не останавливались. Я затормозил. Открыл дверцу. На мгновение глаза его расширились от удивления. Он был в рваных, запачканных цементным раствором штанах. Такая же куртка на голое тело. Опытным взглядом спортсмена я сразу схватил могучую ширококостную крепость этого человека, только чрезмерно иссушенную: широкие ребра по груди, запавший живот. Лицо по-славянски кругловатое, глаза голубые, губы обветренные. Светлые волосы всклокочены.