Все это в полной мере и наше.

Это «взамен» оказалось таким, что мы походили на тени людей. Мы отдавали все, имели право на подлинно достойную жизнь, а на деле еле сводили концы с концами, заживо пожирая деревню, — и это во все существование после 17-го. Мы настолько привыкли к хронической нужде и бесправию, что многие из нас принимают ту жизнь за благо.

Нынешняя жизнь окрашивает прошлое в розовые тона, но то было преддверие ада.

Вывожу эти строки 4 сентября 1990 г. Нет книге издателя — и не могу от нее оторваться, задвинуть ее; слова сами складываются…

Плачет, плачет за окнами Россия. Скатываются, срываются прозрачные слезы по пустоте стекол. Сыпью стынут неподвижные белые капли на белом стекле.

Ровно шумит дождь. И вроде бы слабо, робко, а гул машин и голоса не заглушают. Расплещут лужу машины — и опять тихое всхлипывание дождя.

Плачет Русь…

Все норовит отступить за Бога.

Нет у нее сил, пусть Господь принимает все боли и муки…

Плачет и стонет Русь…

Не уберегли тебя…

До седых волос я думал: зло в мире оттого, что люди не ведают правды. Мне казалось: люди узнают правду — и зло рухнет. Люди выйдут на улицу — режим зла распадется, все отвернутся от него. Он станет невозможным… В 80-х, уже немолодым, я все сохранял ту же наивную веру. В приемнике я слышал речения писателей из эмиграции, порой главы запрещенных книг — откровения сердца. До самых последних дней я все думал: люди узнают, что было и что есть, как стало возможным это гнилое и позорное настоящее (теперь и разрушение Российского государства, превращение слова «патриот» в ругательное, оболванивание народа, превращение в «массу», замкнутую на самые низменные интересы), — и не будет зла. Все дело в том, что правда основательно замурована, — так полагал я.

Я очень хорошо представлял, как каждый из десятков миллионов расстрелянных, замученных, оболганных верил, что когда узнают правду о его и их муках, то люди непременно призовут к ответу насильников, добьются изменения жизни; не будет страха, произвола, глумления над истиной.

Сколько же заслонов на пути страха — государственная граница с доскональной проверкой любой бумажки, каждой нитки, «глушилки», покрывающие все зарубежные голоса, вещающие на русском; жесточайшая цензура, агенты КГБ среди нас… Страх перед правдой поражал и в то же время придавливал. Казалось, не дано простому смертному преодолеть пути к ней.

«Пала бы эта система сокрытия правды, — думал я, — и тогда режим, партия, ее вожди обречены. Они потеряют всякое уважение народа, а партия просто развалится — ведь она опора зла…»