Лишь около девяти утра прибывают врачи. Страх перед диктатором настолько велик (пусть диктатор без сознания и недвижен) — никто из них не смеет ножницами спороть белье. Это делает охранник.

Таким образом, помощь поверженному мозговым ударом диктатору не оказывалась свыше 12 часов. Какие тут сомнения — конечно же, намеренно.

О последней встрече с отцом Светлана Аллилуева рассказывает:

«И потом я была у него 21 декабря 1952 года, в день, когда ему исполнилось семьдесят три года (как мы теперь знаем, в действительности исполнилось семьдесят четыре. — Ю. В.). Тогда я и видела его в последний раз.

Он плохо выглядел в тот день. По-видимому, он чувствовал признаки болезни, может быть гипертонии, — так как неожиданно бросил курить, и очень гордился этим — курил он, наверное, не меньше пятидесяти лет. Очевидно, он ощущал повышенное давление, но врачей не было. Виноградов был арестован, а больше он никому не доверял и никого не подпускал к себе близко. Он принимал сам какие-то пилюли, капал в стакан с водой несколько капель йода — откуда-то брал он сам эти фельдшерские рецепты; но он сам же делал недопустимое: через два месяца, за сутки до удара, он был в бане (построенной у него на даче в отдельном домике) и парился там, по своей старой сибирской привычке. Ни один врач не разрешил бы этого, но врачей не было…

И вот я у него последний раз… у него красный цвет лица, хотя он обычно был всегда бледен (очевидно, было уже сильно повышенное давление). Но он, как всегда, пьет маленькими глотками грузинское вино — слабое, легкое, ароматное…

Когда я уходила, отец отозвал меня в сторону и дал мне деньги. Он стал делать так в последние годы, после реформы 1947 года, отменившей бесплатное содержание семей Политбюро. До сих пор я существовала вообще без денег…

А он не знал ни счета современным деньгам, ни вообще сколько что стоит — он жил своим дореволюционным представлением, что сто рублей — это колоссальная сумма. И когда он давал мне две-три тысячи рублей (это приблизительно одна хорошая зарплата инженера. — Ю. В.) — неведомо, на месяц, на полгода или на две недели, — то считал, что дает миллион…

Вся его зарплата ежемесячно складывалась в пакетах у него на столе… Денег он сам не тратил, их некуда и не на что было ему тратить. Весь его быт, дачи, дома, прислуга, питание, одежда — все это оплачивалось государством»[149].

Светлана Аллилуева рисует картинку из того дня — дня смерти Сталина:

«Пришли проститься прислуга, охрана. Вот где было истинное чувство, искренняя печаль…

Все эти люди, служившие у отца, любили его. Он не был капризен в быту — наоборот, он был непритязателен, прост и приветлив с прислугой… Прислуга… не могла пожаловаться ни на самодурство, ни на жестокость — наоборот, часто просили у него помочь в чем-либо, и никогда не получали отказа…