— У нас дома были часы с гербом Оллардов. Циркуль над шестернёй. Я ещё читать не умел, а герб знал. Потом ещё приносили чинить разное: шкатулки с музыкой, прочее… и всё с этим гербом. Я с детства хотел работать у маркграфа. Хотел тоже собирать механизмы. Это занятнее и достойнее, чем лить перстни и гранить самоцветы. Вот и сбежал. Потом уже понял, что никто не возьмёт на такую работу мальчишку с улицы. Охранял обозы, занимался всякой ерундой…

— Мне известно, чем ты занимался.

— Ну вот. А когда мы оказались в Эсхене, я решил, что надо попытаться. И маркграф меня взял.

Теперь канцлер смотрел жёстче, проницательнее. И голос его звучал резче.

— А почему сбежал и от него?

— Дурак был! — Такко развёл руками. — Надоело собирать часы и шкатулки. Я думал, в замке много диковинок, мне дадут что-то занятное… Вот и убежал. Потом сто раз пожалел. А когда мы встретились здесь, понял, что это судьба.

— Его судили, ты знаешь?

— Да, конечно. Из-за Виллардов. Но теперь оправдают, ведь так? Он не сделал ничего плохого. Подумаешь, отказал сватам.

— И тебе совсем не на что пожаловаться?

— Ну. Иногда бывает много скучной работы, но ведь так везде.

— Да. Ты прав. Так везде.

Ривелен молчал, глядя в бумаги. Но Такко готов был поклясться — канцлер искоса рассматривает его так же, как он сам рассматривал канцлера.

— Я могу идти? Господин маркграф будет беспокоиться.

— Да.

Такко взялся за ручку двери, когда сзади раздалось:

— Хранить тайны ты умеешь.

Он вопросительно обернулся, но канцлер махнул рукой, и Такко осторожно прикрыл дверь.

Внизу он столкнулся с Оллардом.

— Где ты был?

— Канцлер расспрашивал. Я сказал, будто сам сбежал к вам, потому что много о вас слышал и хотел собирать механизмы.