А команда приходит еще дурнее: поставить состав на запасные пути и ждать до особого распоряжения. Лечу в горсовет. До какого такого распоряжения, кричу. Да эшелон ваш питательный и часа в отстойнике не простоит — штурмом возьмут. Вы же мне восстание на вокзале разжигаете — на смерть подписываете и бунтарей-голодающих, и солдат, что во время штурма полягут. А у меня люди и так мрут, кричу, без вашей помощи — каждое утро с вокзала подвода с трупами лежачих уходит.

Они мне в ответ: прекратить истерику. Груз огромный, решение о его распределении принимают на самом верху. И пока что не приняли. Вопрос-то политический. Сами, говорят, распоряжения ждем. А до тех пор приказываем обеспечить сохранность, на то ты и начальник транспортного. Если подкрепление требуется — дай знать, пришлем кавалеристов из военной академии, хоть по дюжине на охраняемый вагон.

А я им: какие такие кавалеристы? Война давно закончилась. Мы ж людей кормить хотим, а не головы им рубить. У меня ж одних только детей по вокзалу бегает не меньше двух тыщ.

В том-то и дело, говорят. У тебя на вокзале столпотворение вавилонское, порядка никакого. Раз допустил такое — расхлебывай. В грязь расшибись, а поезд охрани.

И как долго, спрашиваю, мне расшибаться? Когда же оно таки придет, это ваше политическое распоряжение?

Не можем, говорят, знать. Но сразу тебя уведомим.

А я вас прямо сейчас уведомляю. Ставить поезд в отстойник и провоцировать беспорядки не стану. Если к приходу эшелона не будет решения, я сам такое решение приму: открою вагоны и раздам пищу людям.

И завтра же по этапу пойдешь, кричат, за преступное самоволие и вредительство на служебном посту.

Эшелон к вечеру придет, отвечаю (спокойно очень отвечаю, и голос не дрожит, хотя внутри колотит всего, как от лютого мороза). Поторопите этих, которые на самом верху.

И иду вон.

В шесть часов пополудни санитарно-питательный поезд прибывает в Казань. А распоряжения окаянного — нет.

И вот стоят вагоны на первом пути — крытые жестью вагоны третьего класса, с красными крестами на боках — длиннющий состав. Вокруг состава — солдаты со штыками. Вокруг солдат — голодающие, плотным кольцом. Смотрят на вагонные окна. А из тех окон смотрят на них испуганно санитарочки в белых халатах. И все ждут.

И я жду — у телеграфа. Но нет от горсовета ни решения того политического, будь оно трижды неладно, ни вообще каких-то вестей. Ничего нет.

Поглядываю на улицу — сначала каждые пять минут, потом уже каждую минуту: волнуются люди. Сперва просто покрикивают в одиночку, затем хором начинают выть. Вой тот гуляет по толпе, как ветер, — вдоль эшелона, туда-сюда. Гляжу, уже и палки в руках замелькали, и булыжники. Как полетит первый камень в окно — считай все, не остановить, дальше само покатится.