Проснулась Марыся довольно поздно. На нарах уже никого не было, даже Марьяши, — верно, пошли вынимать сети. А ей так хорошо одной, что боялась открыть глаза и пошевелиться — вдруг спугнет слетевшую подобно птичке ночную радость? Но когда и пошевелилась, когда и встала, радость не покидала ее разомлевшее, какое-то не свое тело. Так и толкалась где-то под сердцем. Марыся послушала, послушала — и вдруг догадалась: она, она в этот мир просится!..

Уже не первая примета была, а только сегодня по-настоящему уверилась: дочка дает о себе знать, дочка песенку небесную поет…

За грехи ли какие, от работы ли тяжелой, от еды ли плохой — не заводилось ничего у них с Федором, и только с прошлой, видать, хлебной осени зачалась новая жизнь. Она в это мало верила, хоть с брюхом ходила, суеверно не говорила, что ждет дочку. А сейчас вскочила во весь рост на нарах и вскинула руки:

— Дачушка мая, доня! Ты як птушка, клювикам мне в сэрца дюбаешь…

Такой и застали ее вернувшиеся с утреннего лова рыбари. И как догадалась Айно, обняла упруго колыхавшийся живот, усадила Марысю на нары. Ничего не сказала о вчерашнем, только одно:

— Счастливая ты…

И другие удивились не удивились ласке поссорившихся подруг, стали как ни в чем не бывало ополаскивать руки и присаживаться к столу, который обслуживала сегодня фрау Луиза. Первое смущение Марыси от шумного вторжения в ее тихую радость прошло, она хоть и молча, но благодарно приняла из рук Луизы утреннюю похлебку. Ела, всем улыбалась. Даже недоумение брало: чего они вчера рассорились, раскричались? За общим столом, как за общей песней, ссоры не должно быть. Ешьте, люди добрые, ешьте на здоровье!

После позднего завтрака — за стол ведь садились всего два раза — рыбари, как и полагалось, завалились на нары, чтобы погреться и отдохнуть. В печке за это время надо было нагнать побольше жару, и фрау Луиза стала собираться за дровами — пробазарили вчера, не запаслись. Марыся тронула ее за рукав:

— Ты тоже отдохни, я схожу.

Фрау Луиза испуганно кивнула и полезла на нары, а Марыся отправилась в заледенелую рощицу, чтобы наломать сухостоя. Топор и не нужен был, дерево уже перестояло, да и нетолсто оказалось. Она навалила на дровушки, сколько могла увезти, и торопливо потащилась обратно: пора собираться домой, и так без всякой совести загостились. С добрый час еще пройдет, пока они выкатят из церкви дровни, выведут лошадь, запрягутся, перегрузят рыбу, попрощаются и, может, что хорошее, после вчерашнего-то, напоследок друг дружке скажут. По всему выходило, что надо оставить время и на это вот прощальное слово — нехорошо у них вчера получилось, ой, нехорошо!..