Думая так, он в оба глаза поглядывал на женщин. Но при нем они не ругались. Лутонька особо-то не задиралась, а Марыся, потоптавшись у стола, опять ушла за перегородку, легла на кровать. Ну, да оно и понятно вроде бы, маленькая Домнушка заплакала, а у Марыси, как и предрекал спасший их обеих беженский доктор, стало помаленьку появляться молоко. В этом она Тоньку перемогла — у той хоть и белая, да сухая грудь. Дожевывая картошку, Федор недовольно глянул: чего она потягивается, как сытая кошка?

— Вот бабы вы все такие… тьфу!.. — не стал больше ничего объяснять и ушел на лавку, накрылся полушубком, наказав Марысе часа через полтора разбудить.

Больное плечо ломило, поясница как деревянная, о руке и говорить нечего: как плеть бесчувственная. Одной за двоих приходилось плуг таскать. Но заснул Федор со счастливым чувством: вот есть же работа, на которую и он при своей однорукости годен…

7

И на второй день сева Марыся осталась одна. Смутные мысли одолевали ее. Все, кто был сейчас в деревне, стар и млад, ушли в поле, и даже Санька с криком: «Кали ласка-а!..» — ускакал туда же. Из окна Марыся видела, как по деревенской улице одна за другой проходили женщины, кто с лошадью в поводу, кто с вилами. Многие останавливались и кричали что-то, наверно, ласковое и ободряющее, но ей казалось: злословят. Как же, засела председательша в самую посевную дома и выходить не думает! Хворь не хворь, роды не роды — чистое притворство. Все на работе, все добывают свой хлеб земной, одна она остается нахлебницей — ведь так? И когда до такой ясности отстоялись в душевном роднике ее мысли, она оставила Домнушку в зыбке и вышла во двор. Просыхало уже. На сугреве под стеной зеленела травка, крапива из-под теплых камней уже с мужскую ладонь вымахала. Она нарвала на щи и потыкалась руками в пожухлой ботве луковичных грядок. Но зимний лук только-только пробивался колючими перышками сквозь прошлогоднюю засохшую поросль. Марыся взяла трезубую тяпку и немного продрала, проборонила луковичную гряду — зелень сразу засверкала, на глазах потянулась к солнцу. И Марысе было хорошо оттого, что она вот и дело полезное сделала, и устала не очень. Ноги были, правда, как ватные, голова кружилась, да велика ли беда? По весне и здоровый человек как пьяный ходит. Пошатываясь, она отнесла в дом нарванную крапиву, посмотрела на спящую Домнушку, качнула раза два зыбку и опять вышла вон. Руки ее просили работы, истосковались во время долгого лежания на кровати, крестом. Марыся взяла грабли и принялась убирать, сгребать зимний мусор, а потом и метелкой по сухим местам прошлась. За этим занятием и застала ее Тонька, ночевавшая у Барбушихи и позже других, в компании со всей троицей идущая на работу.