— Бабы! А что я нашел?..

Народ деревенский, знали, что если и есть в лесу что интересное, так это еда. Прибежали, тоже молча, стыдливо уткнулись носами в кочки. Крохотная еще капустка, только название одно, скреби не скреби истертыми на военном хлебе зубами, а сыт не будешь. Как сверху глянешь — зелено, а как начнешь рвать — ничего на зуб не попадает, одна досада. Женщины ползали на четвереньках, как большие обшарпанные зайцы, и стригли травку, которая хоть и не утоляла голода, но давала ощущение еды. Федор забыл, сколько и времени прошло, — тоже старый, несчастный заяц, лесные кочки носом пашет. А пахать-то надо поле. Он поднялся с четверенек и, опустив глаза, прикрикнул:

— Ну, давайте, однако. Денька через три можно будет пощипать, а сейчас какая зелень?

Женщины выходили из леса неохотно, вразнобой. И последний перед обедом уповод больше стояли в борозде, чем пахали: разморило после отдыха. Федор особо-то не понуждал, еще раньше полудня остановил тяжелую пахотную карусель:

— Ну, шабаш. Давайте обедать.

Лошадей выпрягли, чтоб отдохнули, и не стали гнать в деревню — пусть хоть быльнику пока пощиплют. А тем временем Федор распорядился привезти прямо на опушку сена и дать каждой лошади отдельно, ну, Немке за труды ее чуток побольше. Отдых часа три. День теперь длинный, успеют наработаться. Хотел он помаленьку втянуть и людей, и лошадей в пахоту, не сорвать в первый же день худые жилы… как сорвала их сдуру его Марыся…

Придя вместе с Тонькой на обед, он рассердился, что Марыся уже на ногах и сама хлопочет на кухне.

— Ты с ума сошла? Ты зачем встала?

— Да затем, что все в поле, а я хоть здесь о пахарях похлопочу, глупый, — ответила она, помогая ему раздеться.

Такое быстрое выздоровление жены показалось ему подозрительным. Но делать было нечего, сел за стол, все-таки радуясь, что жена на ногах. Она и Лутоньке ласково, как бы платя за услугу, говорила:

— Тоня, ты садись, ты набегалась по полю.

— Знамо дело, набегалась, не дома ведь посиживала! — попробовала было фыркнуть Лутонька, но рыбный суп был так хорош, а квелая весенняя картошка так вкусно на каком-то святом духу поджарена, что она тоже подобрела, уступила Марысе хозяйские права.

Федор только сейчас и понял, что тут, на кухне, разыгрывается тихая, но беспощадная баталия. А крепость берут одну — его самого. И хоть это льстило немного, но было страшно глянуть в сторону Марыси: силы-то неравные. Как ей устоять против здоровущей Лутоньки? К тому же вовсе не посторонней — родной сестры Домны, значит, полновластной владелицы этого дома. Тетка всем ряжинским мужикам, она ведь имела полное право сказать им, пришлым-то: уходите, откуда пришли, здесь будут Ряжины распоряжаться, судить и рядить. Ведь что-то такое проскальзывало в повадках и Юрия-большуна, а эта-то не ребенок, эта — баба о всех кулаках и с таким язычком, какой и должен быть у истинной побродяжки. Огни и воды прошла, чего ей бояться несчастной роженицы?