Она качала мимоходом темную берестяную зыбку, готовила обед и чувствовала себя совсем хорошо. Когда пришел с пашни Федор, усталый и голодный, захлопотала, забегала еще пуще:

— Ой, Феденька, какой ты у меня мурзатенький!

Сама умыла ему лицо, утерла чистым рушником и, обняв за плечи, повела к столу. Да не на кухню, а в горницу, в красный угол. Он немного удивился:

— И к чему такие празднества-то? И не рано ли ты, женка, вскочила с кровати?

— Не-не, Феденька, — заулыбалась она упрямо, — належалась я, хватит с меня.

Только Федор поел и улегся на лавке, как гомонливая троица заявилась — двое из школы, а третий к ним, видно, по дороге пристал. Санька разбежался было прямо в горницу:

— Кали ласка, матуля, есть давай!

Марыся захлопнула ему ладошкой голодный, перепачканный щавелем роток и подтолкнула на кухню — иди, иди, непоседа. А следом и школьников туда же, холстинную занавеску на двери задернула и зашикала:

— Ш-ш… вы!.. Татка лег отдыхать. Юрась, угомонись. Венюшка, раздевайся потише.

Венька скидывал оклеенные резиной старые башмаки и шумел больше других. Что-то нашло на самого тихого мужика, вроде как нарочно злил ее. Она еще раз:

— Венька, уши надеру!

Он словно и ждал окрика, тихие глаза как у волчонка засверкали:

— А-а, Юрасю своему так уши не дерешь…

Обиженная этим, с чьих-то чужих губ перелетевшим упреком, она Юрася пришлепнула совсем уже сердито. Тот в рев:

— А-а, мне так за всех отдувайся!..

Один Санька уже сидел с ложкой наготове и беспечально требовал:

— Ну, мамка. Ну, матуля…

То ли щей просил поскорее, то ли затрещину, которой рука Марыси его, самого маленького мужичонка, постоянно обходила. Затрещины он и сейчас не дождался, а щи ему достались первым паром. Санька и тихоню Веньку обскакал на лавке, такой лихой кавалерист. Видя, как щи уплывают в зеленоватый Санькин рот, Венька с Юрасем быстро поделили материнскую ласку и таску, тоже застучали ложками о деревянную миску. Ни словечка больше. Знай стукоток идет! От детского застолья Марыся пробежалась по избе, там зыбку качнула, там на спящего Федора глянула, там цыкнула на собачонку, а из головы не выходил сыновний дележ. Жаловаться нечего, дружно они, дети разных матерей, жили при одинаково чужом отце, но в последний год то и дело возникал такой вот случайный попрек. Подрастают, взрослеют мужики и уже начинают понимать, о чем судачат на завалинках. Не только добром, конечно, поминают большую председательскую семью, бывает, и сажи щепоть в их окна фукнут. Первыми уши замарает малышня, начнет свои мурзатые уши распускать пошире да петь с чужого недоброго голоса. Господи, кому они чего плохого сделали?..