— Ну и дураки. Грабить чужое горазды… как вон и зимой было… Нет чтобы самим сетку забросить. Мы-то хоть досыта давно не едали, а все ж с голоду не пухнем. Пахать надо, сеять надо — без кормежки какой сев? А ты — налог! Попробуй возьми лишний-то налог, так я тебя обратно в море закину.

Демьян почувствовал его непримиримость, ушел в жилой придел. Но Федор не сомневался, что в леднике он побывал, припасы их с походцем, со всем ледком на глазок взвесил.

Айно тоже что-то такое недоброе почувствовала, завтрак сготовила не без хитрости: пустая ушица без единой картофелины да все тот же малиновый чай. Но и Демьян усмехнулся все с той же хитрецой:

— Так, так, Айно, начальство нельзя жирно кормить… а то еще подумает, что обычно-то вы получше едите.

Эти острые погляды немного притушил проснувшийся Максимилиан Михайлович.

Он еще не знал, каким ветром занесло сюда Демьяна, и поначалу обрадовался:

— А, крепкий духом Ряжин! Не обессудь, люблю поспать. Слабость в теле, сон вот, глядишь, и поддерживает.

Но и у него вышло как оправдание. А замкнутые взгляды Айно и Федора прогнали и остатки счастливого сна. Он тоже говорил не больше того, что спрашивали, так что Демьян непритворно огорчился:

— Будто чумной я! Будто себе вашу дань забираю! Ты, Максимилиан Михайлович, был в моей шкуре — что, много жирку накопил? Ты, Федор, четвертый год в председателях — что, сундуки свои сполна набил? А ты, Айно, на рыбе, можно сказать, сидишь — при нынешнем голоде золотишка, поди, наменяла? А я над вами, я уже чертоги себе завел, с наложницами и с рыбками золотыми, теми самыми, у которых все можно попросить, даже птичье молоко, не то что ваше коровье…

Его огорчение поразогнало взаимную недоброту, собирались к лодке уже как добрые друзья. Айно даже расчувствовалась и призналась, что находится все это время в каком-то тихом, светлом счастье, как в весеннем скворечнике. Все ей в жизни улыбается, да-да, все предвещает удачу, даже совестно перед людьми, такими-то несчастливыми. Ее Максимо с ней, ее дом, церковный ома коди, дает приют и пропитание, а теперь вот нашлась, воскресла и далекая ома муа, — пришла весть с родины, от отца с матерью.

— Грамоты они не знают, писал, вижу, молодой учитель. Значит, вернулся с войны, да? — не терпелось Айно услышать отклик на эту домашнюю весть.

И Демьян понял ее настроение, кивнул Максимилиану Михайловичу:

— Слышь, мужик? Она вот четыре года учителя помнит. Не улетит птичка к карельским берегам?

— Не улетит теперь-то… от птенцов и от гнезда, — добродушно покашлял Максимилиан Михайлович.