— Да-а, ма-амка! Кали ласка, приходи! Без тебя-то ху-удо!..

Худо было и Федору — хуже уж некуда. Свободные теперь от школы помощники, Венька да Юрась, тоже ничего не смыслили. Он им наказал к прошлогодней, уже безвкусной капусте зелени немного нарвать, а они набузовали полный чугун крапивы и щавеля, развели зеленеющее месиво. Он им велел пеленки прокисшие постирать, а они разодрались у корыта, принялись хвостаться — брызги по всей избе полетели. Он корову доить пошел, злой-презлой, корова так ногой пазганула, что не только молоко — сам весь в дерьме оказался. Не выспавшись за ночь возле зыбки и толком не поев, убежал на наряд. Собирались теперь, по теплому времени, быстрее, одна Тонька и опоздала. Он на нее:

— Прохлаждаешься на Барбушихиных пуховиках?

Тут уж Барбушата ему в два голоса:

— А то кричать! А то обедать придешь, тогда и кричи!

На обед он шел безрадостно, с единственной целью — сирот своих присмотреть. Каково же было удивление, когда в загнетке вместо ребячьего варева оказались настоящие щи, пол был подметен, пеленки были постираны и развешены во дворе, Домнушка завернута в сухое, и в бутылке у нее припасено кипяченое молоко — Юрась как раз поил ее из большой соски. Венька на стол подавал, а Санька попрыгивал под ногами, попискивал:

— А тятька, кали ласка, а к нам новая мамка опять приходила.

Он влепил ему затрещину ни за что ни про что. Санька вроде понимал это, не плакал. Во время короткого роздыха, перед вторым уповодом, пришла Альбина Адамовна, похлопотала по хозяйству, с ребят содрала рубашонки и постирала. Он уже начал привыкать к посторонней помощи, помалкивал на лавке, отдыхая. Но Альбина Адамовна, как-никак учительница, заодно с малышней решила, видно, и его поучить.

— Федор Иванович, — подсела к столу, за которым он лежал, — хозяйку тебе надо. Как ни держи в душе Марысю, а в избе живая женщина нужна. Пропадет Домнушка в первую очередь, не выходите вы ее. Я бы сама пожила у тебя, пока каникулы, да ведь женщина тоже, слухи всякие пойдут. Нельзя мне, Федор Иванович…

Он во все глаза на нее посмотрел: что это у такой ученой бабы в голове? Альбина Адамовна его недоумение поняла, вздохнула совсем не по-ученому:

— Что, Федор Иванович? В старухи меня записал, а старуха в невесты набивается! Не удивляйся, сорок мне только осенью стукнет. Будь жив Ваня, старости бы в такие годы не допустил. Но и теперь, хоть поседела, хоть со смертью Вани на вечное монашество себя обрекла, от слухов дурных не оберегусь. Так-то, Федор Иванович. Сколько могу — помогу, а большего дать не в силах. Вот и выходит: нужна тебе хозяйка.