— Нет, — воскликнул Пауль. — Я люблю тебя по-настоящему. Поверь! По-настоящему люблю тебя.
— С чего бы это? Что на тебя нашло?
— Сегодня при мне убили человека.
— Человека? — изумилась Хермина. — Одного человека? А миллион, а два миллиона? Два миллиона — это на тебя не действует, не так ли? А вот один человек — событие! Ты убил его и теперь приходишь, чтобы я полюбила тебя, нежного убийцу. Ненавижу, ненавижу!
Пауль Дунка почувствовал, что он способен стать безгранично терпеливым. Он утешал, ласкал ее, теперь угрызения совести не мучили его — ни тот убитый человек, Стробля, ни крики избитой женщины. Хермина судорожно рыдала.
Пауль Дунка поймал себя на том, что говорит шепотом:
— Мы уедем. Уедем отсюда завтра в восемь утра. Я люблю тебя так, как никого никогда не любил. Люблю тебя такой, какой ты была, какая ты есть, какая будешь!
Но он смог ее успокоить лишь много спустя, после долгих часов, и первый задремал. Он очнулся, услышав скрип дверей, и сразу понял: она хотела убежать на рассвете, не видеть его больше. Он кинулся за ней, схватил ее в объятия, раздел, несмотря на ее сопротивление, затем оба уснули.
Когда они проснулись, было одиннадцать. Господин Уорнер уехал три часа назад, на улице было тихо. Пауль Дунка приготовил кофе, принес ей в постель, а сам присел на краешек и глядел на нее.
— То, что я сказал тебе, — правда. Одна правда, единственная правда.
Хермина долго молчала. Наконец попросила:
— Расскажи мне, что было вчера.
Пауль Дунка рассказал ей все, без утайки, с самого начала — про Карлика, про его банду, о каждом в отдельности.
— Значит, из-за меня ты связался с ними?
— Может быть.
— Бедняжка, ты так же глуп, как мой дедушка, — сказала Хермина и осторожно провела рукой по его волосам.
— Я согласен, пусть меня покарают.
— Я не позволю, — ответила Хермина.
Утомленные, они заснули снова.