Вдобавок Жанин плакала так жалобно, что Майлз подумал, уж не нервный срыв ли у нее.

– Ты знаешь, у меня нет ни одной подруги в целом свете, – шмыгала она носом, устав от слез. – Если Тик откажется, мне придется приглашать в подружки невесты мою мать. Не вынуждай меня к этому, Майлз. Я знаю, что ты обо мне думаешь после всего случившегося, но если я хоть немного была тебе дорога, не вынуждай меня стоять между Беатрис и Уолтом в день моей свадьбы. Судья может, не разобравшись, поженить этих двоих.

Сделка, которую Майлз заключил с дочерью, была многосоставной, но в главном сводилась к тому, что Тик будет подружкой невесты у своей матери и притворится, будто исполняет эту обязанность с удовольствием, а взамен от нее не потребуют танца с Матёрым Лисом. А также Майлз пообещал свозить Тик в Бостон на выставку Ван Гога в Музее изящных искусств, куда бы он все равно с ней отправился. Позднее он узнал о сепаратной сделке Тик с матерью: Жанин пришлось подключить их компьютер к почтовому серверу.

– С тобой ведь все будет в порядке? – спросила Жанин, и он не сразу понял, о чем она. Как он будет себя чувствовать, когда она уедет в свадебное путешествие? – Они наконец вычислили, что у тебя за болезнь?

Нет. В то воскресенье вечером он сумел доехать до дому, но потом, когда явился его брат (после звонка от встревоженной Беа), Майлз бредил. В отделении скорой помощи по его свирепой температуре и бреду, последовавшим за принятием внутрь бургеров, предположили заражение кишечной палочкой либо, что не исключалось, вирусный менингит. Майлза положили в больницу, где продержали несколько дней под пристальным наблюдением, хотя жар у него спал уже на следующее утро, а к вечеру понедельника он явно пошел на поправку. К концу его пребывания в больнице полдюжины врачей, обследовавших его и бравших кровь на анализ, к диагнозу так и не приблизились. Люди медицины, они не искали в сфере духа, а Майлзу не хотелось спрашивать их, не связаны ли симптомы, которые они лечили, с тем, что его навестили призраки.

* * *

Как у него было заведено, когда он еще был холостяком, Уолт Комо, переступив порог “Гриля”, разразился песней:

– “Столько ночей, – голосил он, распахивая объятия всему миру, – столько дней, столько ночей друг без друга”[14].

– Почему нет, – откликнулся Дэвид.

На свадьбу он не пришел и не прислал извинений.

Уолт затих на секунду, словно эта реплика был названием песни, не входившей в его репертуар. А затем начал заново, правда, понизив громкость и пританцовывая у стойки:

– “Сердце свое не тревожь, я вернусь, и это не ложь, не гуляй под луной без меня”.