А я знаю, что его грызет: совесть.

Он неверующий. Обеспеченные родители в свое время отправили его в школу для мальчиков, известную прогрессивными идеями и широтой взглядов преподавательского состава. В этой школе учились сыновья разнообразных зажиточных семей Торонто, и директору было очевидно, что подобную смесь христиан, мусульман, индуистов, иудеев и конфуцианцев-реформистов нельзя наставлять в какой бы то ни было вере, а то неминуемо наступишь кому-нибудь на дорогой ботинок и вызовешь бурю гневных писем от родителей. Но какая-то подготовка к жизни, как называл это директор, была нужна, и потому в расписании появилась этика. Этика вот чем хороша: никто не знает точно, в чем она заключается или даже что в точности значит это слово. Но директор рассказывал о «неявных постулатах», из которых первым было «целомудрие» – хотя в таком стремительно меняющемся мире, как наш, целомудрие не следовало путать с моногамией, гетеросексуальностью и прочими устаревшими понятиями из того же ряда. Без сомнения, в подобной туманной области следовало «поступать по обстоятельствам» и никому не причинять вреда, хоть и это не всегда возможно, если хочешь «полностью реализовать себя». Была еще «любовь к ближнему»: она означала, что следует отдавать на благотворительность лишние деньги, оставшиеся после удовлетворения подлинных нужд. Тут загвоздка была в том, какую часть дохода считать лишней, но директор знал, что кругом полно благотворительных организаций, которые охотно прояснят этот вопрос и заберут все, до чего смогут дотянуться. И наконец, «приверженность интеллектуальному прогрессу»: она не обязательно подразумевала нудные личные усилия, но определенно означала, что следует щедро жертвовать… например… родной школе, ну а если что-нибудь останется, то родному университету на научные исследования. Помимо всего вышеперечисленного, мальчикам советовали быть в целом добродушными и сострадательными, как подобает – нет, ни в коем случае не джентльмену, ибо это слово осталось в темном прошлом, эпохе сословной спеси и привилегий, – но образованному человеку, занимающему не самое низкое положение в обществе.

В былые годы, чуждые нашей нынешней открытости в вопросах секса, часто говорили, что мальчики набираются познаний об этой стороне жизни «в подворотне». Балованные дети вроде Рэндала Алларда Гоинга и свои моральные принципы находили в подворотне, куда выбрасывают устаревшие идеи. И одним из столпов его взятой в подворотне морали (очень похожей на десять заповедей – как они выглядели бы, если бы напились, извалялись и стали буянить) было то, что убийство – это очень плохо. Как выражался директор (шутливо и дружелюбно, на понятном мальчикам уровне), убийство – это ай-яй-яй, ведь даже если убиваешь, чтобы «полностью реализовать себя», все равно это наносит другому человеку очень большой вред, притом невосполнимый.