Сейчас Нюхач страдал тяжелым случаем угрызений совести, хоть директор школы и объяснял, что совесть – это на самом деле голос твоих родителей или бабушек и дедушек, возможно не лучших авторитетов в подлинно современной жизни. Быть может, дух его знаменитого предка, сэра Элюреда Гоинга, Смиренного не Напоказ, Серьезного без Мрачности, Бодрого без Легкомыслия, нашептывал ему, что убийство – преступление (если, конечно, оно совершено не в ходе войны за правое дело)? Преступление, непоправимо калечащее душу (концепция, которую директор школы избегал называть прямо).

Когда я появился в редакции, Ал сидел в комнате один (Изящное искусство, Литература и Музыка отбыли куда-то по собственным важным делам) и пытался написать краткую и хорошо продуманную заметку о современной кинематографии, но свершенное деяние бурлило в нем и прорывалось чем-то вроде горькой отрыжки ума.

Так он и сидел, уныло вглядываясь в белые буквы на зеленом экране и вроде бы припоминая, как пишется «неотъемлемый», но на самом деле пережевывая свою вину. Душевная изжога терзала все его существо.

Что делать? Я был так же плохо подготовлен к этой ситуации, как и сам Ал. Дух в поисках мести – на что он способен в таком мире, как наш? Если бы Ал водил машину, я наверняка смог бы устроить одну из тех аварий, в которой машина, как говорят, «теряет управление». Но он ездит на такси.

Я поступил как дурак – что часто случалось со мной в кризисных ситуациях при жизни. Поступил так же, как в роковой момент, когда застал Ала в постели с моей женой и назвал его Нюхачом. Я позволил чувству юмора взять надо мной верх.

У чувства юмора, как у любого дара, есть положительная и отрицательная стороны. Как, без сомнения, заявил бы Гераклит, будь я в состоянии задать ему этот вопрос, искрометная Аполлонова ясность, доведенная до предела, превращается в дионисийское уродство безумия. Так и произошло сейчас.

Я запел. Я до упора приблизился к уху Рэндала Алларда Гоинга – как раньше к уху миссис Салениус – и запел песенку, которая, как мне по глупости показалось, подходит к случаю:

Ведь правда, это было жалко, неуместно, нелепо, абсурдно, вульгарно и непростительно? Недостойно призрака, имеющего мало-мальское уважение к смерти? Виновен по всем пунктам. Но было ли это тщетно? Нет, что-то в позе Ала наводило на мысль, что не совсем. Он как бы слегка обвис. Я запел снова, еще громче.

Он обмяк еще чуточку сильнее.

Успех преисполнил меня радостью и весельем, и я спел ту же песенку еще раз и, насколько было в моих силах, сплясал, охваченный дерзким экстазом; я приставил к бестелесному лицу растопыренную пятерню и показал Нюхачу нос. Какое наслаждение! Мои сигналы определенно пробились к нему, или, во всяком случае, мне так показалось, поскольку он вдруг уронил голову на клавиатуру и зарыдал, как – нет, не как дитя, но как глупец, запутавшийся в сетях собственной глупости. Он выл, захлебываясь соплями.