И он уехал. Гром среди ясного неба. Он ни словом не обмолвился о возвращении Зоуи. «Надо встретить Зоуи с поезда». Может, на самом деле он и не хотел ее встречать, просто считал своим долгом, ведь они женаты. Она медленно встала. Сидя неподвижно с повернутой к нему головой, она чувствовала, как все тело затекает, а иногда от стараний сохранить неподвижность ее била дрожь. Но все это можно было вытерпеть, чтобы побыть вместе, а еще – ради десятиминутных перерывов через каждый час, когда он давал ей сигарету и хвалил за то, как она хорошо позирует. Бросит ли он писать ее портрет теперь, когда вернется Зоуи? Наверняка хотя бы закончит, ведь он убил на него столько времени. Он нарисовал ее сидящей в большом кожаном кресле с высокой спинкой, которое обычно стояло в дальнем конце бильярдной. Кожаная обивка была черной с зеленоватым отливом, он посадил ее под углом, но просил смотреть на него, сложив руки на коленях. Хоть она принесла ему на выбор свои лучшие наряды, он отверг их все и в конце концов одел ее в свою старую шелковую рубашку – зеленовато-белую. Рубашка была слишком велика ей, но он закатал рукава и расстегнул две верхние пуговицы. Ее буквально разрывало от острого удовольствия надевать принадлежащую ему вещь и ощущения, что в ней она выглядит ужасно. Он также запретил ей завивать волосы, связал их сзади тускло-зеленой лентой, к сожалению, принадлежащей Зоуи, и сказал, что предпочитает видеть ее с ненакрашенными губами. Ей самой казалось, что она выглядит неряшливо и блекло, он даже придал ее глазам аквамариновый оттенок. Как будто это вовсе не она. Он говорил, что она красива – чего же еще она могла желать? Только чтобы это продолжалось вечно, подумала она, и глаза наполнились слезами. Иногда она нарочно принимала позу неправильно, чтобы он подошел и поправил ей голову руками, но он больше ни разу не коснулся ее лица. Она вынула кисти из банки из-под джема, куда он ставил их, и принялась вытирать тряпкой, пропитанной скипидаром. «Теперь все станет только хуже, – думала она. – Мало того, что начиная с обеда здесь будет Зоуи, так еще и наши каникулы заканчиваются, и вскоре меня увезут обратно в Лондон, далеко от него. Я этого не вынесу».

* * *

В пятницу утром Полли проснулась с теми же чувствами, с которыми засыпала накануне – с тревогой, страхом, полная мрачных предчувствий. Это было как страшный сон, но не только ночью: как раз ночью она не испытывала никаких чувств, не видела даже снов. Чувства возникали откуда ни возьмись, когда, казалось бы, все хорошо и обычно, и остается лишь тревожиться о всяких мелочах – например, сумеет ли она заразиться ветрянкой вовремя, или как втолковать Дюши, что горячее молоко – тошнотворная отрава, следовательно, не может быть полезным, и вдруг без предупреждения то, чего она на протяжении стольких лет боялась больше всего на свете, стало не просто вероятным, но и неминуемым. Это началось вчера после чая: она ушла к своему любимому дереву в саду за огородом, – дереву, которое раньше было любимым у них с Луизой, только теперь Луиза им больше не интересовалась и охотно уступила его Клэри, – устроилась на лучшей ровной ветке довольно высоко, где могла сидеть, прислонившись спиной к стволу, и читать так, чтобы никто ее не видел. Она читала задание на каникулы, мисс Миллимент разрешила им выбирать книги из списка, который сама составила, и Полли выбрала «Крэнфорд», а он оказался довольно скучным. Поэтому, когда она услышала внизу голоса, то сразу отвлеклась. Голоса приближались, она уже видела, что это тетя Рейч и Сид. Полли собиралась окликнуть их, но вдруг поняла, что тетя Рейч плачет – редкое явление для взрослых. А потом стало ясно, что они сейчас остановятся под деревом, и было уже слишком поздно сообщать, что и она здесь. Они заговорили о какой-то Иви и о том, как она закатила сцену из-за отъезда Сид, а тетя Рейч вдруг воскликнула: «Но если ты вернешься в Лондон и начнется война, будут бросать бомбы, начнутся ужасные налеты, кто-то говорил даже, что они за два или три налета могут сровнять Лондон с землей, или пустят газ – невыносимо думать, что все это тебе придется выдержать, когда рядом не будет меня!»