– Меня совсем развезет.
– Неважно, встанешь утром попозже. А у меня, кстати, тоже выдался тот еще день.
Джессика вскинула голову: Вилли
– Дорогая, что такое?
– Да просто… – «Вот он, подходящий случай, – подумала Вилли, – но я не знаю, что она подумает, и сама еще ничего не решила, и
– Вилли! Что такое? Неужели Эдвард?.. – Она умолкла. Нет, делать такие ужасные предположения нельзя, надо дождаться, когда сестра признается сама.
Но Вилли, сверкнув маленькой отважной улыбкой, которая всегда бесила Джессику, просто отмахнулась:
– О, ничего особенного. Просто я сообщила, что завтра приеду в город забрать из дома кое-какие вещи, а он сказал, что поскольку вечер будет занят, мне нет смысла оставаться на ночь. Я просто смертельно устала. И ты наверняка тоже. Ты ведь проехала за рулем больше сотни миль. Вот и мне придется повторить то же самое завтра.
Распуская волосы и заплетая их на ночь, Джессика размышляла о том, что Вилли всегда была такой: сначала напрашивалась на сочувствие, но при любой попытке проявить его отступала и держалась на расстоянии. Ей казалось, что она ведет себя смело, а в действительности она унижала людей, умаляла их значимость, не давая высказать мнение о том, что действительно важно. В ней слишком много от мамы – вся эта гордыня и уверенность, что ей приходится тяжелее, чем кому бы то ни было.
Но уже в постели она подумала: если бы Реймонд нашел кого-нибудь, ей тоже было бы очень трудно признаться в этом Вилли, и она устыдилась своей критики. Он, конечно, никогда никого