Меж тем были у него и свои сложности. Скорее всего, ему предложат взять под команду один из эсминцев недавней постройки, чтобы идти на Тихий океан, – его эта мысль очень воодушевляла. Это стало бы триумфальным завершением его карьеры на военно-морском флоте. Немногие флотские офицеры из запаса достигали таких высот. Однако мамочка, сказавшая, что очень много думала об этом (и, конечно, обсуждавшая это с Судьей), сказала, что сейчас для него удобный момент посвятить себя политике. Как только война завершится, состоятся выборы, и мамочка говорит, что премьер предпочитает набирать кандидатов из военных, и очевидно, что, успев составить себе кое-какое имя, он вполне может рассчитывать на то, чтобы пройти в парламент. У него особой уверенности в том, что хочется стать членом парламента, не было, но почему бы чуточку и не потешиться, не посмотреть, что из этого выйдет? Он поделился всем этим с Луизой за ужином, который был какой-то жутью, поскольку большинство ресторанов в воскресенье по вечерам были закрыты. Но они отправились в «Савой».

– Если бы ты на флоте остался, то как надолго ушел бы? – спросила она.

– Дорогая, я не знаю. Пока японцы не сдадутся. Сейчас у нас там дела идут вполне прилично, Рангун взяли и все такое, но, если прикинуть, может занять года полтора или около того.

– А если ты пойдешь в политику?

– Я уйду с флота, мы купим хороший дом в Лондоне, и, если повезет, ты станешь женой парламентария.

– А-а.

– Что скажешь?

– Мне казалось, ты хотел быть художником.

– Дорогая, живопись я никогда не брошу. Но, как тебе известно, я из парней обыкновенных, кому хочется оставить по себе память и в чем-то другом.

– Я не знаю. Тебе решать. В конце концов, это твоя жизнь.

– Это жизнь нас обоих, – поправил он, желая, чтобы это уже утвердилось в ее сознании. – Первое, что необходимо, это чтобы ты снова стала здорова.

В поезде ее лицо вспоминалось ему до мельчайших подробностей, хотя (довольно забавно) он не мог нарисовать ее по памяти. Но он знал, как круто загибаются в ее веках ресницы над глазами (но заодно и то, как отличаются эти глаза один от другого), как подбираются ее скулы прямо к верхней кромке ушей, что делает ее лицо заостренным, как под острым углом расходятся у нее брови, становясь похожими на легкие навесы над глазами, как спадают у нее волосы с вдовьего мыска, который, к ее огорчению, у нее чуть сдвинут в сторону, но, как успокаивал он ее, это имело бы значение, только если б ей случилось жить в шестнадцатом веке, как закусывала она нижнюю губу, когда задумывалась, и, самое главное, какой необычайный контраст составляло ее лицо, если смотреть на него в фас, с ее же профилем, на котором царил крупный, похожий на клюв нос. Лицо в фас не давало представления о размерах носа (свои профили она терпеть не могла), но тем интереснее было рисовать ее в три четверти. Ему нравилась ее внешность, и, хотя она и оказалась созданием более сложным, нежели он считал поначалу, он был доволен, что женился на ней.